Святитель Феофан Затворник

 

Разрешение недоумений при чтении притчи о неправедном приставнике и обетования тем, кои все оставляют ради Царствия Христова

 

 

1) В каком смысле похвален неправедный приставник?. 1

а) Приточная история. 3

б) Истолкование. 7

в) Приложение. 21

2) Как исполняется обетование Господне оставляющим все Царствия Небесного. 27

 

 

 

 Некоторым любителям Писания, при чте­нии притчи о неправедном приставнике (управителе) (см.: Лк. 16, 1—13) и об оставлении всего, Христа ради и Евангелия, с восприятием во сто крат всего оставленного еще в век сей (см.: Мк.10, 29—30),— вспали на сердце недоумения, по­казавшиеся очень затруднительными. Именно: 1) как (в первой) похвален неправедный при­ставник и поставлен в образец ищущим вечно­го спасения, как будто неправедным стяжанием можно открыть себе путь в Царствие? И 2) как (во втором) на деле оправдывается стократное восприятие всего оставленного еще здесь?

 После сообщения нескольких замечаний, чтобы прояснить смысл указанных мест и от­вратить недоумения, неизлишним показалось составить более подробное объяснение их и предложить его вниманию читающих в том предположении, что недоумения не невозмож­ны и у других лиц, и в других местах.

 

1) В каком смысле похвален неправедный приставник?

 

 Путь к уразумению смысла притчи о не­праведном приставнике открывает обстоя­тельство, при котором она сказана. Спасителя окружали, кроме святых Апостолов, мытари и грешники, собравшиеся к Нему именно за тем, чтоб послушать Его (см.: Лк. 15, 1). Зная их немощи и желания, Господь, верно, тотчас к ним обратил бы и слово Свое. Но как стояв­шие тут же фарисеи с книжниками укорили Его за общение с ославившимися грешниками, говоря: зачем Он грешников принимает? (см.: Лк. 15, 2) — то Спаситель прежде направил речь к этим фарисеям.

 В нескольких притчах Он разъяснил им, что для Него, как Бога и Спасителя, грешни­ки, способные каяться и кающиеся,— столь же дороги, как дорога для домохозяина овца по­гибшая, одна из ста,— как дорога для жены драхма потерянная, одна из десяти,— как до­рог отцу блудный сын, возвратившийся к нему после долгого блуждания на стране далекой, хоть и растративший все достояние свое (см.: Лк. 15).

 Вразумив фарисеев, Господь обратился к мытарям и грешникам, жаждавшим слова Его собственно для себя, хотя и сказанные притчи были утешительны для них, и не только уте­шительны, но и поучительны. Не трудно было им понять, что это их ищет Господь, и вслед затем прийти к вопросу: как же нам быть и что делать, чтоб присвоиться Господу? Фарисеи страдали больше гордостию, но не чужды были и корыстолюбия, хотя всегда легко могли при­носить его в жертву тщеславию. Прикрывая страсти свои видом благочестия, они ожестевали в них и заключали у себя дверь сердца для покаяния. Мытари страдали любоиманием (корыстолюбием) и действовали по его побуждениям открыто, так что их преследовало общее невыгодное об них суждение. Это не могло не тяготить их, и многим из них, верно, совесть сильно говорила о неправости их действования и поведения. Собравшиеся вокруг Спасителя, можно пола­гать, были из числа затронутых и чаяли услы­шать из уст Его указание, как бы выйти им из своего нравственного лабиринта на свет Бо­жий.

 После пример Закхея показал, как велика сила духа покаянного и как мощно разрывает он все стесняющее его (см.: Лк. 19, 1—10). Вы видите, как кающееся сердце сбрасывает с себя один за другим налегшие на него чуждые покровы. Но не у всех такова нравственная сила. Легкосердые и легковольные ищут дру­гого исхода, более тихого. И вот к ним-то слово Спасителя! Притчею о неправедном при­ставнике Он как бы сказал им: запутались вы и ищете исхода... Вот он! Сделайте так, как этот приставник. Он тоже был запутан, но умудрился выпутаться и обеспечить себя на будущее; он умудрился устроить себе времен­ный покой: вы же умудритесь заслужить у Бога вечные себе покоища в Царстве Его.

 Не должно, однако ж, полагать, что урок притчи ограничивался одними мытарями. Он касался всех слушавших, и святых Апостолов, между которыми был Иуда, и фарисеев, тоже умевших привлекать к себе чуждое достояние, и всех, не только любоимателей, но и вообще имевших что-либо, обладавших какими-либо благами земными. Господь учил душеспаси­тельному употреблению богатства, всякого достояния и всех даров жизни. Это особенно видно из приложения, какое сделал Господь из Своего приточного урока (см.: Лк. 16, 10—13). С этой точки и смотреть надобно на сию притчу и на всю речь Спасителя (см.: Лк. 16,1—13).

 Она имеет три части: сначала: а) предлага­ется приточная история (стихи 1—8); по­том: б) указывается смысл притчи, или выво­дится нравственный из нее урок (стихи 8—9); наконец: в) делается приложение сего урока ко всем слушавшим (стихи 10—13).

 

а) Приточная история

 

 Приточная история ясна сама по себе. Тре­буют не объяснения, а больше указания — некоторые не высказанные частности, чтоб само собою обозначилось, что как в приточной истории не определены точные границы всех обстоятельств, то никак не следует иносказа­тельного толкования проводить по всей этой истории.

 Стих 1. «Глаголаше же ко учеником Своим: человек некий бе богат, иже имяше приставни­ка: и той оклеветан бысть к нему, яко расто­чает имения его».

 Когда святой евангелист говорит, что Спа­ситель, поговоривши к фарисеям и книжникам, обратился с речью к ученикам, то разумеет под сими не одних 12 Апостолов, но всех, кои со­брались слушать Его с готовностию следовать Его урокам. Таких всегда было много. В Еван­гелии от Иоанна (см.: Ин. 6, 66) говорится, что многие из учеников Господа оставили Его и больше за Ним не ходили. Стало быть, все ходившие за Ним и внимавшие Ему — счита­лись учениками Его. Святой Лука в слушав­ших Спасителя видит целый «народ учеников» (ср.: Лк. 6, 17). Были они и в эту пору. О мытарях именно говорится, что они приблизились к Спасителю, чтоб послушать Его (см.: Лк. 15, 1).

 Богатый человек не обозначается никакими особенностями, как делается в следующей притче (стих 19 и далее), потому что не он главное лицо притчи, а приставник. Он был богат настолько, что нужно было иметь при­ставника. Были ль другие приставники, не по­минается. Дело не в мере богатства господина, а в житейской практичности сынов века, кото­рая может быть вполне выражена и в одном примере, в распоряжении и незначительным имением.

 Приставниками бывали большею частию доверенные из своих рабов, какой обычай и доселе держится на Востоке. Но приглашались иногда на это место и свободные лица и служи­ли на условиях. Приставник притчи, как вид­но, принадлежал к числу свободных; потому что от господина, у которого служил, боится не побоев, темницы или другого какого наказания за худое управление имением, а только отстав­ки от места и, из-за того, бедности и нужды.

 Приставник оклеветан, что расточает име­ние. Слово: «оклеветан» указывает буд­то на ложный донос — клевету; но слово сие означает и справедливый донос. В настоящем случае донос, видимо, был правый, оклеветан­ным же назван он, может быть, потому, что сделан не открыто, а на ухо. Все течение речи показывает, что приставник был виноват и сам против обвинения господина ничего не говорит, верно, потому, что нечего было сказать. Расто­чение имения в отношении к управителю ближе всего значит: худо управляет, распустил име­ние, ни за чем не смотрит, все идет не впрок. Не видно, чтоб он корыстовался прежде хо­зяйским добром; иначе, по устранении от уп­равления, он не должен был ожидать крайней бедности: разве только предположить, что, корыстуясь, все проматывал. Прямая мысль — приставник оказался таким, что от его управ­ления не было пользы ни господину, ни ему самому.

 Стих 2. «И пригласив его рече ему: что се слышу о тебе? воздаждь ответ о приставлении домовнем: не возможеши бо ктому дому строити».

 Господин только услышал, и верит,— и на основании слуха делает определение отставить приставника, не оправдавшего доверия. Верно, вина была так очевидна, что нечего было удо­стоверяться в истине ее и наводить справки. Господин прямо решает: не можешь более пра­вить домом и хозяйством; « дай ответ»: не «дай» объяснение или оправдание против того, что слышу, а приготовь все к сдаче, сведи счеты и сдай имение и затем оставь мой дом и иди куда хочешь.

 Стих 3. «Рече же в себе приставник дому: что сотворю, яко господь мой отъемлет строе­ние дому от мене? копати не могу, просити стыжуся».

 Слово господина было так решительно, что не оставляло приставнику никакой надежды удержаться на прежнем месте. Между тем он не видит себя теснимым или окруженным над­зором: имеет полный простор — приготовить отчетность. Этою свободою и воспользовался он, чтоб промыслить о себе на будущее время. Открылась крайность его положения: ему ос­тавалось одно из двух: или умереть с голоду, или вести жизнь скорбную и унизительную: идти в работники, на поденщину,— или про­сить милостыню. «Копать», то есть работать заступом в садах, огородах и полях,— самый обширный способ добывания пропитания для рабочего класса на Востоке,— копать, гово­рит, не могу, или потому, что стар уже, или потому, что непривычен; «просити стыжуся» — верно, был известен в своем месте.

 Стих 4. «Разумех, что сотворю».

 Догадался, как выпутаться, пришла счаст­ливая мысль, исполнение которой,— нетрудное и бывшее вполне в его руках,— обещало ему и кров, и содержание, и защиту. Что именно придумано, не высказывается наперед, но план был хорош, и приставник с уверенностию мог обещать себе: «да егда отставлен буду от строения дому, приимут мя в домы своя».

 Стихи 5—7. Что придумано, видно уже из дела, но как вздумано, так тотчас и делает­ся. План приводится в исполнение с поспешностию: может быть, времени не было, а может быть, имелось в виду — нечаянностию одолжительного предложения поразить должников и тем больше расположить их в свою пользу. К этой же цели направлены и вопросы: ты сколько должен, а ты сколько? Он знал, сколь­ко кто должен, но хотел резче выставить одол­жение, говоря как бы так: вот какую я делаю тебе уступку, а тебе вот какую. Согласие на это должников предполагалось, о нем и речи нет; потому что действие шло в духе их. Ясно, верно, для них было и то, чего ради это дела­лось, равно как для приставника не подлежало сомнению, что он не будет забыт. Почему не поминается о секретной какой-либо относи­тельно сего сделке. Сущность плана состояла в том, что приставник, при сведении счетов, вздумал сделать должникам господина своего значительное одолжение,— скидкою со счетов их, у одного пятьдесят, а у другого двадцать частей со ста,— чтоб из благодарности они после приняли его в домы свои. Что значит та и другая мера, чего ради одному уступлено пятьдесят, а другому двадцать, было ли только два должника или больше,— определение этих частностей для притчи ничего не значит. Име­лось в виду только указать, что приставником предположенная цель достигнута: он умудрил­ся обеспечить себя на будущее.

 Стих 8. « И похвали господь дому строителя неправедного, яко мудре сотвори».

 Приставник не размножал речей не только со сторонними, но и с самими должниками: все делалось молча,— умственно, как математи­ческие выкладки. Уж итог, следствие, само дело показало, как все придумано хорошо. Предположить надобно, что приставник оста­вил уже дом господина и принят в домах дол­жников его. Господин или догадался, или до­пытался, почему и как это сделано, и похвалил приставника, не за неправду, а за то, как ис­кусно он сумел обеспечить себя на будущее время, находясь в такой крайности, и дело свое провел так, что к нему пристать нельзя.

 Вот здесь главный пункт притчи! Все про­чее говорилось только для того, чтоб состави­лась история не разбитая. Рассказывая ее, Спаситель, видимо, касается только поверхно­сти, спеша поскорее достигнуть этого главного: «и похвали, яко мудре сотвори». На этом пункте и толкование должно остановиться всем своим вниманием.

 Похвали господь, — относится не к Господу Спасителю, а к господину, богатому человеку. Если допустить, что Спаситель по­хвалил неправедного приставника, то вместе надо признать, что слова сии вносит святой евангелист. Но этим возмутится все сказание: история приточная останется без конца; слова: «яко сынове века сего мудрейши суть» и прочее — будут относиться к святому еванге­листу,— и, чтоб их отнести к Спасителю, надо пред ними прибавить: «говоря», на что никакого нет основания. Очевидно, к тому же, что речь, с 1-го стиха до 13-го, идет непрерывно, в ес­тественной связи и должна быть признана ис­ходящею из уст Спасителя — вся в целости. Следовательно, Он же сказал: «похвали гос­подь»; и, стало, не о Себе сказал, а о том же, кого господом, назвал в 3-м стихе, и господином в 5-м. Это замечание нужно для тех, которые, относя слова: «похвали господь» — к Спасителю, сами на себя наводят смущающее недоумение: как похвалил Спаситель неправедного? Хвалит не Господь, а господин.

 

б) Истолкование

 

 Здесь приточная история кончается: следу­ет истолкование. Самое истолкование выраже­но в 9-м стихе: «и Аз же вам глаголю»,— что то же значит, что и притча сия вот чему научает. Но Спаситель приступает к сему ис­толкованию не вдруг, а ставит на переходе к нему мысль о сравнительной цене мудрости сынов века сего и сынов света, по пово­ду высказанного приставнику одобрения: «яко мудре сотвори».

 Стих 8. «Яко сынове века сего мудрейши паче сынов света в роде своем суть».

 Кто эти сыны века сего, и кто сыны света, и в каком отношении первые мудрее вторых?

 «Сыны века сего» суть те, для которых века будущего, будто, нет, которые заняты только здешним, земным, временным, как бы тут им положено жить во веки веков. О рае небесном они не думают, а чают устроить его на земле и из земного. О них сказал Господь: «сыны века сего женятся» (ср.: Лк. 20, 34),— подразу­мевается: и только об одном том хлопочут, что сопряжено с женитьбою. Из них, по другой притче, кто жену поемлет, кто село (поле) покупает, кто волов купленных пробует (см.: Лк. 14, 18—20), кто торговлею занят (см.: Мф. 22, 5). Все сокровище их на земле; тут и сердце их. «Царствия Божия и правды Его» они не ищут (см.: Мф. 6, 33). Это миролюбцы, сообразую­щиеся во всем веку сему (см.: Рим. 12, 2) и ходящие по веку мира сего (см.: Еф. 2, 2). Они не всегда злы и прямо враждебны Боже­ственному порядку. Отличительная черта их та, что «печаль века сего и лесть богатства» заглушили в них все высшие потребности (см.: Мф. 13, 22), и они живут как бы без Бога и духа (см.: Еф. 2, 12). Сделавшись такими, они стали омраченными и умом, и сердцем, и сове­стию (см.: Рим. 1, 21; 2 Кор. 4, 4; Тит. 1, 15). Почему и противополагаются сынам света.

 «Сыны света» суть те, кои «веруют во свет» (ср.: Ин. 12, 36). Свет же сей есть Господь наш Иисус Христос, просвещающий всякого человека, грядущего в мир (см.: Ин. 1, 9). Кто верует в Господа, тот переходит из тьмы века сего в свет (см.: Еф. 6, 12; Деян. 26, 18); вместе с тем и сам весь изменяется и, бывши прежде тьма, становится свет о Господе (Еф.5, 8). Отчего все уверовавшие,— стоящие в вере и действующие по требованиям ее, суть «сыны света и сыны дне» (ср.: 1 Сол. 5, 5). Характеристических черт сынов света указы­вается в слове Божием много. В настоящем месте, по противоположности их сынам века сего, представляется вниманию особенно то, как они, отрешившись от интересов земных и временных, должны искать преимущественно Царствия Божия и правды Его (см.: Мф. 6, 33) и ревновать только о том, как бы «век он улучити» (Лк. 20, 35).Там должно быть их со­кровище, а с сокровищем и сердце (см.: Мф.6, 21). Эта черта среди других так значитель­на, что святой Петр всех христиан, рожденных свыше, по образу Создавшего их, именует рожденными «во упование живо, в наследие нетленно  и нескверно  и  неувядаемо,  со­блюдено на небесех» их «ради» (ср.: 1 Пет. 1, 3—4); так что самый дух благодатный есть не что иное, как обручение сего наследия (см.:2Кор. 1, 22; 5, 5; Еф. 1, 14).

 В каком же отношении сыны века сего мудрее сынов света? На это дают не один ответ. Прямее всего «в том отношении», что те умеют мудро устроять свои дела и всё направлять к тому, чтоб предполагаемые цели были достигнуты, а эти не умеют так действо­вать в отношении к своему главному делу: не обнаруживают столько ревности, постоянства и усилий к достижению своих вечных целей, сколько те — изворотливости и находчивости в достижении своих временных и земных целей. Что так это и бывает, всем известно. Но бы­вает так не по значению сынов света, а по их немощам и уклонениям от своего значения. По существу дела, в роде своем, в кругу своих целей и стремлений, сыны света несравненно премудрее всех мудрецов мирских. Стоит толь­ко припомнить, как они оставляют темную об­ласть мира, как выпутываются из тенет греха, как ухитряются преодолевать страсти и пере­хитрить козни врага, как открывают себе со­кровеннейший путь к Богу невидимому и непо­стижимому и вступают в живое с Ним обще­ние,— чтоб удостовериться, что сыны света, в роде своем, являют такую высокую мудрость, что в сравнении с нею ничто — самая утончен­ная изворотливость миролюбцев. Но таковы сыны света только тогда, когда, стоя в чине своем, они со всем усердием, добросовестностию и самоотвержением действуют по требова­нию его. Когда же, дав слово — быть сынами света, сознавая условия, под которыми это возможно, и веря в обетования, с тем соеди­ненные, они не ревнуют явить себя истинными сынами света и, таким образом, в виду пресветлых обетовании, руки не протягивают и шага не делают к получению их; тогда, точно, они являются неразумнее даже и не совсем искусных миролюбцев. К таковым всегда при­лично обращать вразумительную речь: смотри­те, как миролюбцы умудряются все направлять к достижению своих мирских целей,— строят планы, придумывают средства и с терпением и настойчивостию приводят их в исполнение и не перестают хлопотать, пока не получат желае­мого, которое, однако ж, всегда ничтожно, преходяще, минутно; а вы, имея обетования неизглаголанные, и удостоверения в них несом­ненные, и средства к получению подручные, предаетесь беспечности и нерадению,— не вид­но в вас никаких усилий действовать по роду своему, как требует имя ваше, ваше звание и обещание.

 Это именно вразумительное внушение и со­держится в словах Господа, как указывают блаженный Феофилакт и Евфимий Зигабен.

 Для слушавших Господа оно было понятно и вразумительно. Выражения: «сыны века сего и сыны Царствия» — были тогда общеизвес­тны. Под последними разумелись те, кои име­ли принадлежать к Царству Мессии, а под первыми те, кои имели быть чужды его. Хоть Спаситель назвал тех сынами света, но по противопоставлению их сынам века ясно было, что этим означал Он сынов Царствия, членов обетованного Царства Мессии. Как слушав­шие большею частию доразумевали, что Гос­подь есть обетованный Мессия, сами же себя они сознавали предназначенными к участию в Царстве Мессии, то всем должно было вспасть на мысль, что это вразумительное слово: сыны света менее мудры, чем сыны века,— прямо касается их, и у всех, кои были искренни, должно было раздражить обличение совести, что если они точно увлечены интересами зем­ными и, ими опутавшись, не могут развернуть­ся, чтоб, уверовав в слово Господа и к нему прилепившись, начать действовать так, как сле­дует им действовать в качестве предназначен­ных сынов Царствия; то они неразумнее тех, коих считают ниже и хуже себя. Это укорное напоминание, очень чувствительное, не могло остаться без действия. Оно сильно было воз­будить порыв — стать в свой чин и выдержать значение свое, последовав Господу. Та и цель была у Спасителя в приведении сего изрече­ния, чтоб им заронить в сердцах слышавших Его такое обличительное помышление, подоб­но тому как в другом случае Он прямо гово­рил: «сынове царствия изгнаны будут вон» (ср.: Мф. 8, 12). Фарисеи поняли это и, как это им не понравилось, говорили ропотливые речи (см.: Лк. 16, 14). Но конечно, не все были одинакового с фарисеями настроения.

 Из других лиц, бывших при сем, Апостолы уже оставили всё. В отношении к ним изрече­ние Господа могло, разве, значить только: как начали, так и до конца держите себя, и смот­рите, как бы кто из вас не оказался менее сынов века мудрым в роде своем. Какое силь­ное вразумление давалось этим Иуде, имевше­му испасть из чина своего и отпасть от обето­вании его! Что касается до мытарей, искавших вразумления, то им тут предуказывался исход из их недоброго нравственного состояния. Они уже сознавали, что образ их действий не мо­жет быть в согласии с обетованиями Израиля; при слове же Господа не могли не догадывать­ся, что им предлежало сделать что-либо в роде того, что сделано приставником. Им как бы говорил Господь: видите, как умудрился при­ставник? Вам надобно поступить по примеру его; а как именно, сейчас скажу вам: «сотвори­те себе други от мамоны неправды» и про­чее (стих 9).

 Недалеко от истины, может быть, и мнение тех, которые сынов века мудрейшими сынов света почитают в том отношении, что те умеют вести дела земные, житейские, мирские, а эти не умеют. Святой Василий Великий, в толковании на Псалтирь (Пс. 48, 11—12), приведши сии слова Господа, говорит: «они не просто «мудрейши», но только в том отношении, как проводить эту плотскую жизнь... В том же значении мудры и змеи» (Василий Великий. Беседы на псалмы. 48,11-12). Когда случится сы­нам света встретиться с сынами века на одном и том же поприще, то они всегда бывают в проигрыше. По простоте своей, не могут они ра­зобрать всех хитростей, которые употребляют­ся первыми, и всегда бывают ими обойдены в ущерб делу своему. Направленные к высшей, отрешенной жизни и как бы ногами только касаясь земли, забывают они совсем о при­емах, необходимых при устроении земного быта, теряют всю мудрость земную; тогда как сыны века, непрестанно занятые устроением всего нужного, по их духу, для удобства жиз­ни, развивают в себе в этом направлении не­обыкновенную сноровку, находчивость и пре­дусмотрительность, против которой где усто­ять простоте и доверчивости сынов света!

 Есть и другие мнения, не так близкие к делу. Иные думают дойти до мысли, сокрытой в изречении Господа, исходя от той характери­стической черты сынов века, по коей каждый из них, преследуя во всем свои интересы, все­гда сталкивающиеся с интересами других, непременно состоит в постоянной борьбе со всеми одного с ним рода людьми и должен употреблять все извороты, чтоб перехитривать других и не ущерб терпеть, а выгоды из всего извлекать. Неизбежно это потому, что как сыны века исходят из самости, то не могут быть покойны, пока не оградят себя отвеюду своими способами самосохранения, в прочности которых обязательно хотят быть удостоверен­ными. Но как все в их кругу течет и изменя­ется, то они непрестанно заняты придумывани­ем новых способов себя обеспечения и отстаи­вания пред лицом своих однородцев, живущих по тому же с ними духу. У них — постоянное взаимоборение: то и дело, что подводить мины и устроять контрмины. Мудрость этого рода есть хитрость и перехитривание. Она, точно, в постоянном ходу и в разнообразном приложе­нии у сынов века. Сыны света, напротив, как на Бога возлагающие всё свое упование, чуж­ды таких хитростей, а живут друг с другом, в своем кругу, промежду собою, в простоте, от­кровенности и взаимодоверии, никогда ни в ком не подозревая никакого против себя умышления. Применяя сии понятия к изречению Спасителя, находят в нем следующую мысль: сыны века сего мудры в роде своем, то есть мудрят и хитрят промежду собою, а сыны света не мудры в роде своем, то есть не мудрят и не хитрят промежду собою. Сравнительная степень признается стоящею вместо положи­тельной. Связь с предыдущим будет такая: похвалил господин приставника, что «мудре сотвори», а что «мудре», то есть хитро он сотво­рил, то это потому, что сыны века сего всегда действуют в этом духе хитрости и перехитривания,— что совсем чуждо сынов света. Это не укор для последних; напротив, если б и они стали между собою так хитрить, то испали бы из своего чина, перестали бы быть сынами све­та. Святой апостол Иаков простоту сынов све­та называет истинною мудростию, хитрость же сынов века хоть и называет мудростию, но на­значает ей очень низкое и темное происхожде­ние. По нему, мудрость сынов века, раздража­емая рвением и завистию, есть мудрость зем­ная, душевная, бесовская; мудрость же, кото­рая мирна, кротка, благопокорлива, исполнена милости и плодов благих, несумненна и нелице­мерна, есть мудрость свыше сходящая, Бо­жественная (см.: Иак. 3, 17).

 Иные так думают: сыны века сего, дейст­вуя в своем кругу, всегда рассчитывают на верное, чтоб из их оборотов была прямая вы­года; они не могут допускать непроизводитель­ных затрат: по их расчетам, монеты, вынутые из хранилища, должны возвратиться туда же непременно сам-друг, или больше или меньше. Напротив, сыны света в употреблении достоя­ния своего не знают таких расчетов и тратятся, судя по-мирски, совсем непроизводительно: подают милостыни, помогают разоряющимся, устрояют больницы, богадельни; только тра­тятся и опустошают свои сокровищницы, а обратно ничего не получают. По началам сы­нов века это не расчетливо, не мудро. Они никак не могут допустить такого неосмотри­тельного образа действования: слишком муд­ры, чтоб впасть в такую ошибку. Сыны света, по-ихнему, «буии суть»,— хотя, по существу дела, они нарочно бывают такими «буиими», чтобы стать мудрыми пред очами Божиими (см.:1Кор. 3, 18).

 Иные так: исходя от похвалы, данной гос­подином приставнику за его хитрость, полага­ют, что Господь Своим изречением указал только на обычное среди сынов века сего вза­имное друг друга восхваление в успешных изворотливостях. Мысль та, что люди, предан­ные духу мира, от тех, кои принадлежат к одному с ними классу, по чувствам, нравам и делам почитаются мудрейшими тех, кои, про­свещаемы будучи верою, действуют неуклонно в духе ее и преданы заботам о делах богоугождения, а не о земном благобытии. Эти у них считаются неумными, устарелыми, отсталы­ми,— хотя на деле, по суду Божию, те кажут­ся только мудрыми, но не суть. Суть же род «лукавый и прелюбодейный» (ср.: Мф. 12, 39), который, «глаголющеся быти мудр, объюродел» (ср.: Рим. 1, 22).

 Предпочитается первая мысль: она прямее, теснее вяжется с последующим уроком из притчи и сама дает урок очень вразумительный и впечатлительный. Но и других мыслей мож­но не отвергать, ставя их на втором плане, как побочные. Изречения Христа Спасителя нель­зя округлять по образу наших суждений. По­елику слову Его внимали разные души, из коих каждая имела свои потребности и немощи, то Божественная премудрость умела изобретать реченья, которые каждой душе давали нужное ей именно. Поэтому незаконно слова Господа обсуждать по законам суждения о речах чело­веческих.

 Стих 9. «И Аз вам глаголю: сотворите себе други от мамоны неправды, да, егда оскудеете, приимут вы в вечныя кровы».

 Спаситель говорит как бы: вот к чему ввел Я эту притчу! Вот какой урок хотел внушить вам: «сотворите себе други от мамоны» и прочее. В сем изречении определен смысл притчи, указаны черты, которые надо взять из приточной истории для иносказательного ее применения. И нет никакого основания выхо­дить при толковании из сего очертания, Самим Спасителем сделанного. Противно намерению Господа поступают те, которые хотят всякой черте притчи сей давать духовный смысл. Этим они обременяют притчу ненужными прибавле­ниями, размножают недоумения и, загромож­дая урок, выведенный Спасителем, многими помышлениями, отнимают у него силу свойст­венного ему в своей простоте впечатления, вра­зумления и внушения.

 Черты, подлежащие иносказательному тол­кованию, суть: мамон (богатство) неправедный и приобре­тение чрез него себе друзей, могущих принять в вечные кровы, по оскудении жизни, или по смерти. Как приставник мудро поступил, ког­да, имея в руках достояние не свое, чрез одол­жение известных лиц, приобрел себе в них друзей, принявших его к себе в дом, по удале­нии его из дома, в котором жил дотоле: так мудро поступить заповедую и Я вам, говорит Спаситель, заповедую, чтоб вы чрез мудрое употребление того, что имеете и что, однако ж, не ваше, еще здесь, на земле, друзьями себе сделали тех, кои имеют принять вас в вечные кровы, по исходе вашем из сей жизни. Стоит только истолковать, что такое мамон неправ­ды, кто друзья и как их приобретать, и притча истолкуется вся. Больше ничего не будет тре­боваться к уразумению ее.

 Мамон — сирийский бог богатства — здесь означает прямо богатство, имение, достояние; почему ниже, в 11-м стихе, слово сие стоит вместо — имения: «аще в неправеднем име­нии, верни не бысте», прочее.

 Почему мамон называется неправедным? Во время Христа Спасителя это было обще­употребительное выражение, которым означа­ли достояние людей зажиточных, имевших бо­лее потребного, разбогатевших. Титло «непра­ведности» не указывает непременно на непра­ведность средств к разбогатению, а выражает только общее суждение, которое и доселе дер­жится и, вероятно, всегда будет держаться, что с богатством неправда состоит в тесном содру­жестве, что разбогатевшему, особенно пустив­шемуся в обороты, трудно не запутаться в ка­кой-либо неправде. Трудно приобресть богат­ство с чистою правдою, трудно и употреблять его во всем праведно, потому что около него, кроме многого другого, всегда привитают (находятся) две крупных неправды: излишек удовольствий — роскошь и неподатливость на вспоможение нуждающимся — скупость в разных степенях. Святой апостол Павел и говорит о «хотящих богатитися», что они «впадают в похоти многи, несмысленныя и вреждающия, яже погружают человеки во всегубителъство и погибель» (ср.: 1 Тим. 6, 9). Неправедным бо­гатство могло быть названо еще и потому, что оно неправедные, не принадлежащие ему, но­сит титла: называют его благом и сокровищем, а оно не таково; думают, что оно придает особое достоинство человеку, а это неправедно, ибо не сам человек лучшим становится, а толь­ко внешность его делается более показною при богатстве; считают его опорою крепкою, а оно — гнилая опора, разрушающаяся, текучая. Такая мысль о богатстве выражается и Самим Христом Спасителем. Ниже, в 11-м стихе, Он противополагает неправедному имению истин­ное и, следовательно, называет богатство не­праведным, потому что признает его не истин­ным, ложно так именуемым, по его непрочно­сти, обманчивости и лживости. «Преходит бо образ мира сего» (1 Кор. 7, 31). Таким обра­зом мамон неправды в изречении Господа оз­начает богатство, достояние, имение, нередко в приобретении, а всегда почти в употреблении запутывающее в неправду и, само по себе, неверное, ненадежное, обманывающее полага­ющихся на него.

 Кто те лица, которых друзьями себе сде­лать заповедует Спаситель? Обыкновеннее всего разумеют под ними бедных и заповеди Господней дают такой смысл: иждивайте дос­тояние свое и богатство на бедных, чтоб они, помня ваше благодеяние на земле, по смерти исходатайствовали вам у Отца Небесного при­ятия вас в вечные обители. Но иное дело молитва о принятии в обители, иное — само принятие в них. В изречении Господа указыва­ется сделать друзьями таких лиц, которые сами примут в вечные кровы, а не молить о том будут Бога. К тому же, при этом смысле пред­полагается, что бедные переселятся в другую жизнь прежде благотворителей, и все в каче­стве угодивших Богу настолько, что сильны будут исходатайствовать такое великое и окон­чательное благо, каково вселение в вечные кро­вы. Но ни того, ни другого вообще утверждать нельзя. И в притче приставник сделал себе друзьями не таких, которые бы находились в бедности, хотя они умаление долга своего со­чли одолжением себе, заслуживающим благо­дарности и воздаяния.

 Итак, хотя без посредства бедных, как уви­дим, нельзя приобресть себе друзей, указыва­емых Господом, но под друзьями в слове Гос­пода не они разумеются. Господь говорит: сде­лайте из имения вашего такое употребление, чтоб это сочли одолжением себе те, у коих веч­ные кровы, и за то приняли вас в сии кровы, когда перейдете в вечность. Кто же такие лица? Сам Бог, Который есть решитель веч­ной участи каждого, и слуги Его — святые Ангелы, которые принимают отходящие отселе души и, по определению Божию, вселяют их в места светлые, как вслед за сим сказывает Господь в притче о богатом и Лазаре.

 И вот здесь-то нельзя миновать бедных и нуждающихся: они посредники в приобретении друзей на небе.

 Угодить Богу, снискать Его милость и бли­зость тем, кои обладают имением, можно толь­ко чрез облегчение участи страждущих нище­тою и всякого рода лишениями. Милостыню, подаемую бедным, благоволит Бог Себе присвоять и принимает ее, как одолжение Себе, как займы, по слову Премудрого, который говорит: «милуяй нища взаим дает Богови» (Притч. 19, 17). Займы сии и воздаст Бог, когда решаться будет вечная участь людей, когда будет исходить определение, кому посту­пать в вечные кровы и кому изгнану быть на вечную бескровность. Тогда пригласит Господь в Царство, уготованное от сложения мира, тех, которые в жизни своей питали алчущих, напа­яли жаждущих, упокоивали странных, одевали нагих, ходили за больными, посещали заклю­ченных в темницы. Почему? «Понеже», говорит, «сотвористе   единому сих   братий   Моих менших, Мне сотвористе» (Мф. 25, 40). Таким образом Сам Господь определяет, что Он есть Верховный друг, имеющий принимать в вечные кровы, и указывает способ, как приобресть Его дружество. Он — один за всех, или всех в Себе совмещает. Что в изречении сказано: « сотворите себе други», а не «друга», то сего требовало течение речи. Или потому так сказано, что Господь при Себе разумел и Ангелов, как исполнителей Своего определе­ния о вселении в вечные кровы.

 Святые Ангелы живут на небе. Отходящие отселе ими принимаются, потому что переходят в их сообщество. Хотя определяющий есть Бог, но уместно здесь и посредничество Анге­лов. Говорит Господь: чтоб они приняли вас в вечные кровы,— не свои, а Богом каждому определенные,— в те обители, которых у Отца Небесного много (см.: Ин. 14, 2). Чтоб прием сей был дружеский, надобно удружить Анге­лам Божиим. Чем же? Умалением их долгов. А какие у них долги? Есть у них долги пред прибегающими к ним. К ним обращаются мо­литвенно нуждающиеся и просят помощи. При­нимая молитву, долг принимают помочь моля­щимся; а принимая долг, не могут не заботить­ся об уплате его. Как это? Посредством людей достаточных и сильных, среди которых живут нуждающиеся и молящиеся. Сходят на землю небожители умоленные, обходят тех, кои могут благотворить, и внушают одному одно, друго­му другое добро сделать. Когда вспадает на сердце невзначай оказать помощь кому-либо определенно, знай, что в ту пору Ангел стоит у сердца твоего и влагает в него эти благие помышления,— и не откажись исполнить. Кто внимает внушению и исполняет его, тот долг за Ангелов (или святых) уплачивает и чрез это их самих успокоивает, так что им нет уже нужды искать других людей, могущих оказать требуемую помощь. Они принимают сие, как одолжение себе, и помнят то; почему, когда благотворящий умирает и переходит в другую жизнь, Ангелы Божий (и святые) радостно принимают его, как своего друга, единомысленника и содейственника, и вселяют его на вечное пребывание, где повелит Господь. Свя­той Амвросий, в толковании сего места, гово­рит: «словами: «сотворите себе други от мамоны неправды» — Господь заповедует, чтоб мы щедродательностию к бедным стяжали себе содружество Ангелов и других святых».

 Тут все объяснение притчи, и больше сего доискиваться ничего не должно. Считаем нуж­ным приложить только к сему одно-другое за­мечание: 1) те, которые под мамоном неправды разумеют только богатство, неправдою нажи­тое, слишком стесняют значение притчи. Хотя мысль такая очень пригодна для одной части слушавших Господа, именно — для мытарей (и фарисеев): но для них достаточно намека на нравственную сторону их разбогатения, кото­рый здесь есть,— и очень сильный. Ими же одними ограничивать смысла притчи Господь, видимо, не хотел, а обнимал всех, имеющих достаток и могущих благотворить, как видно из следующего за сим приложения. Слушали Господа не одни мытари: были тут, конечно, и другие достаточные люди, которых достояние не неправдою нажито. Мытарям при словах Господа совесть напоминала свое, а этим — свое. У кого было богатство, неправдою нажи­тое, у того при слове: «мамона неправды» — мысль останавливалась более на слове: «неправ­да»; а у кого богатство не было так очевидно неправедно, внимание того более останавлива­лось на слове: «мамона» — и представляло со­знанию мысль о богатстве вообще (по обычно­му разумению фразы: «мамона неправды»). И те и другие слышали урок общий — так упо­треблять богатство земное, чтоб чрез то заслу­жить вечные кровы; 2) равно запутывают смысл притчи и те, которые в урок ее вносят напоминание о возвращении неправдою приоб­ретенного тем, кои онеправдованы, и даже — внушение о праведном стяжании. Излишняя прибавка! Спаситель берет нажитое имение, как оно есть. Одобрение возвращения непра­ведно приобретенного высказал Он в примере Закхея. Здесь это не имелось в виду. Если есть намек на неправедное стяжание, то на такое, возвращение которого затруднительно и невозможно. Между тем были души, кои слу­шали слово Господа с вопросом: как же нам быть с такого рода стяжанием? Им и дается ответ: возвратите Богу чрез руки бедных: Он все уравняет. Или как выше сказал Господь: «обаче от сущих дадите милостыню: и се, вся чиста вам будут» (Лк. 11, 41). Уж если нельзя возвратить, освятите нахватанное милостынеподаянием. Этим указанием успокоивалась та часть слушавших Господа, которую беспокоила совесть за неправильность стяжа­ния, которого возвратить не было возможнос­ти; 3) но с другой стороны, есть повод думать, что смысл притчи не ограничивается указанием на благотворное употребление только богат­ства, а указывает на подобное употребление всего, что есть у человека,— сил душевных и телесных, знания, искусства, внешнего поло­жения, связей, службы — всех вообще даров жизни, от Бога полученных. Обращай всё на благотворение, и всем будешь стяжавать себе друзей на небе и наперед заготовлять там себе вечные кровы. Мысль эту можно видеть в том обстоятельстве притчи, что приставник загото­вил себе друзей и кров, искусно распорядясь не своим. У нас же всё не свое, всё от Бога, во Христе же Иисусе, и сами мы — не свои. Оп­равдывается такое расширение смысла притчи тем, что вслед за сим, в продолжение приточного урока, Господь Сам останавливается на словах: чужой и свой (стих 12); 4) слова: «егда оскудеете» — не то значат: когда истощите до­стояние свое, а — когда сами истощитесь, ког­да истощатся силы ваши и жизнь, иначе — когда скончаетесь и перейдете в другую жизнь. Ибо в вечные кровы кто принимается? Не раздавший только имение, но и позванный из сей жизни в другую, чтоб принять праведное воздаяние за богоугодное употребление даров сей жизни. Вечные кровы суть обители Отца Небесного (см.: Ин. 14, 2), блаженные жили­ща на небесах. Сказаны слова сии примени­тельно к тому, что приставника должники взя­ли в домы свои, или кровы (стих 4).

 В подтверждение того, что больше сказан­ного ничего еще доискиваться в притче Спаси­теля не должно, приводим краткое извлечение из толкования сей притчи блаженного Феофилакта.

 Не должно, говорит он, до тонкости допы­тываться, что значит каждая черта притчи; но, взявши из нее, что нужно для цели ее, прочее оставлять, как сказанное только для полноты приточной истории. Если в настоящей притче станем подробно исследовать, кто приставник, кто господин, поверивший1 ему управление, кто донес на него, что значит, что один из должников задолжал маслом, а другой пшени­цею, что значит также, что они задолжали по сту мер — словом, если станем всё пытливо исследовать и толковать; то затемним только притчу, а не дивно, что договоримся до чего-либо несообразного. Итак, надобно взять из притчи только самое существенное и назида­тельное. Господь хочет научить нас ею доброму употреблению вверенного нам достояния. Мы не владельцы, а приставники к чужому имению, от Бога нам данному, чтоб мы распоря­жались им по Его святой воле. Воля же Его есть, чтоб мы употребляли данное нам на нуж­ды собратий, а не на утехи себе одним. Мамо­ною неправды назвал Господь имение потому, что оно дано нам на нужды других, а мы удер­живаем его при себе или иждиваем на себя одних. Итак, что же? Сделаем соучастниками в нашем достоянии братий наших бедных, за что, когда оскудеем, то есть переселимся из жизни сей, будем приняты в вечные кровы. За бедных Господь воздает, ибо «милуяй нища взаим дает Богови» (Притч. 19, 17). Пони­мая так притчу, мы не допускаем ничего из­лишнего и мечтательного, удовлетворяющего только любопытству.

 К сему же предмету относятся и слова: «сынове века сего мудрейши суть паче сынов света. Сынами века» называет Господь тех, кои заботятся об интересах земных и все к тому нужное старательно придумывают; «сы­нами света» — тех, которые должны распоря­жаться достоянием своим духовно и богоугод­но. И вот что хочет указать Господь! Что люди, приставленные управлять имением, по одним человеческим расчетам, умеют всё так устроить, чтоб, в случае удаления от управле­ния, не нищенствовать, а сыны света, коим заповедано богоугодное и душеспасительное распоряжение достоянием своим, не умеют ве­сти сие дело так, чтоб за то благо им было после сей жизни. (Такова же мысль и у Евфимия Зигабена)

 Что касается до других толкований, то при­водить их неудобно: их чрезвычайно много. Ни одна притча не порождала такого разномыс­лия, как эта. Вот кратчайший их перечень!

 Древние толковники все согласно под бога­тым человеком разумеют Бога. Но в понима­нии приставника расходятся, разумея под ним — то Апостолов, то епископов, то христи­ан вообще, то богачей, то грешников, то иудей­ский народ, то диавола.

 Новые толковники все согласно под при­ставником разумеют последователей Христа Спасителя. Но в понимании богатого человека расходятся, разумея под ним то Бога, как и древние, то князя века сего, то мамону, то мир олицетворенный, то римскую власть, или рим­ского императора, то неопределенное лицо.

 Всякая придуманная мысль находит какое-нибудь приложение в притче, но ни одной нельзя без натяжек, и даже противоречий, провесть по всем чертам притчи. Даже той мысли, что под богатым человеком должно разуметь Бога, нельзя принимать без ограни­чений, хотя она есть самая естественная и име­ет за себя общность древних и большинство новых толковников. В применении ее надобно удержаться в точных границах, по всем же чертам притчи проводить ее не должно, и воз­можности нет: тотчас встретимся с противоре­чием. Приставник худо управляет имением и за это оставляется от должности. Но он сделал еще хуже и за это похваляется. Как осуждает и похваляет тот же господин, под которым ра­зумеется Бог, то окажется, что Бог за мень­шую неисправность осуждает, а за большую хвалит. Переменять же точки зрения в иносказательном толковании совершенно незаконно. Без мысли о Боге толкование не будет полно; но не следует проводить сию мысль по всей притче, а держаться в пределах, указанных блаженным Феофилактом. Толкование, в ко­тором под господином разумеют духа века, мир или князя его, еще более несостоятельно. Приставник, по нему, есть служащий миру, живущий по духу мира, который, помыслив о том, что все должно кончиться, приходит в раскаяние и переменяет образ жизни своей. Придет смерть и все возьмет; а там суд и ответ. Побуждаясь этою мыслию, он начинает употреблять достояние свое и все дары жизни во спасение свое, наперекор духу мира. Князь мира замечает сие и воздвигает на такого гоне­ния. Применение тут останавливается: дальше идти нельзя. Но и доселе шло не совсем в согласии с притчею. Мысль о смерти соответ­ствует приговору господина, но, по сему толко­ванию, она должна предшествовать ему, как причина неугодного князю мира употребления своего достояния. Причем эта мысль князем мира не подается, а всячески подавляется. Да­лее мир или князь мира, замечая, что прежний клеврет (друг) его начал действовать не по его пра­вилам, осуждает его на отставку от должности. В применении это будет значить: воздвигает гонение и утеснение благочестивых со стороны миролюбцев. И это другая мысль на одно и то же обстоятельство,— чему не следует быть.

 Из этого приема толкования притчи можно, впрочем, позаимствовать мысль о смерти как вразумительнице не по намерению Божию рас­поряжающегося дарами Божиими. Приставник стал думать и надумал, как обеспечить себя на будущее, по тому поводу, что увидел себя в крайности. Чувством крайности положения вечного поражает мысль о смерти того, кто неправ пред Богом в употреблении даров Его, и быстро развивает в нем исправительные по­мышления и чувства. Ясно представляя, как должен он выйти из сей жизни и перейти в другую, для которой ничего не заготовил и в которой, следовательно, ожидает его одно уни­жение и мука, она заставляет его опомниться и озаботиться обеспечением своего будущего. С сей минуты начинается употребление всего не в свое удовольствие, а во благо других и славу Божию. Мысль о смерти и загробных лишениях посылается в душу от Бога. Но, заронив ее, Он оставляет неверного на свобо­де, чтоб сам обдумывал, как выпутаться из своего недоброго положения. Таким образом, эта мысль состоит в полном согласии с предло­женным нами толкованием.

 Другие приемы толкований еще менее удоб­ны к применению. Все почти они погрешают тем, что берутся толковать притчу сами, когда она истолкована Спасителем, и, желая сказать что-либо новое, впадают в большие несообраз­ности. Следует брать только те черты притчи, которые указал Сам Господь; прочее же все оставить должно без применения, так как оно и в самой истории приточной только мимохо­дом поминалось Господом, без определенности и ограничений, которые могли бы руководить при толковании.

 

в) Приложение

 

 Указав значение притчи, Господь далее де­лает приложение ее, которое хотя к существу притчи не относится, но содержит такие мыс­ли, которые не мало служат к уяснению при­точного урока.

 Сказал Господь, что сыны века мудрее сы­нов света, чтоб тем раздражить ревность пос­ледних превзойти тех премудростию, все уси­лия и желания сердца обращая от здешнего к будущим обетованиям. Указал за тем самый способ, как еще отселе обладание тамошним утвердить за собою, научив без жаления раз­делять все с нуждающимися братиями. Как условие к успешному исполнению сего есть держание себя в отношении к благам жизни в качестве приставника,— а это требует совер­шенного от них отрешения, так чтобы сердце ни к чему не было привязано и ничем не связано; то к возбуждению этого отрешения и обращает теперь речь Свою Господь.

 Что мешает более всего отрешению от обладаемого? Прелесть того, чем завладеть кому придется. Эту-то прелесть свеять с лица обладаемого и хочет Господь, говоря: не пристра­щайтесь к земному, ибо все эти блага ничтож­ны сравнительно с теми, кои вам приготовлены в другой жизни: эти малы, а те велики (стих 10); эти ложны, обманчивы, ненадежны, а те ис­тинны, непреложны и верны (стих И); эти чужие для вас, а те ваши (стих 12).

 Но как такое указание не для всех могло быть впечатлительно, то в одной и той же речи совмещается указание и на определение вечной правды Божией. Кто не вразумится первым, может быть, устрашится второго. Ибо, когда говорит Господь: кто вам даст? кто вам пове­рит? — очевидно, хочет сказать этим: реши­тельно не получите. Неверность здесь — то же, что пристрастие. Господь говорит как бы: за то, что пристращаетесь к малому, неверному, чужому, не получите своего, истинного, вели­кого. Таков суд Божий (стихи 10—12).

 Эти два указания на незавидные свойства земного и на суд за пристрастие к нему завер­шает Господь указанием на невозможность быть с Богом при таком пристрастии и, следо­вательно, на невозможность при этом достиг­нуть последней цели своего бытия, которая есть богообщение (стих 13).

 В этом и главная цель всей речи. Хотел Господь расположить слушавших от всего от­решиться, чтоб проложить путь к живому еди­нению с Богом.

 Стих 10. «Верный в миле, и во мнозе верен есть: и неправедный в мале, и во мнозе непра­веден есть».

 Как будто отвечает Господь на недоумение, чего ради так высоко почтены временные бла­га, что в зависимости от употребления их по­ставлена вечная участь каждого. Он говорит как бы так: точно, эти блага малы и ничтожны сравнительно с будущим; но, ведь, то есть общий закон, что верный в малом и во многом верен, то есть вообще окончательно верен, и достоин полного воздаяния, свойственного вер­ным,— и наоборот. Берется здесь во внимание характер добросовестности. Если кто в малом, в котором погрешить легко ради того, что оно ограждается меньшими побуждениями и обяза­тельствами, так чуткую являет совесть, что не попускает себе и на волос оказаться в отноше­нии к нему неверным; то тем паче совесть не позволит ему покривить в чем большом, кото­рое обставляется обыкновенно большими и сильнейшими побуждениями и обязательства­ми. Наоборот, если у кого совесть так слаба, что в малом уступает противным ей влечениям, где тому устоять в большом, когда здесь тре­буются и большее себе противление и большие жертвы? Малым здесь называет Господь блага временные — все дары жизни; а многим, или великим, называет жизнь в духе, по заповедям Божиим, не в интересах земных, а в видах богоугождения. Господь говорит: кто в отноше­нии к дарам жизни держит себя, како Бог повелел,— то есть не пристращаясь к ним, а употребляя их на нуждающихся; тот, конечно, исполняет все другие высшие заповеди и всю вообще волю Божию. Кто же, напротив, в отношении к сим благам держит себя неверно, тот, конечно, покривил уже совестию и в отно­шении к высшим требованиям воли Божией. А из этого само собою вот что следует:

 Стих 11. «Аще убо в неправеднем имении верни не бысте, во истиннем кто вам веру имет?»

 Неправедному имению противопоставляется истинное. Следовательно, под неправедным разумеется неистинное, то есть ложное, обман­чивое, непрочное, ненадежное, в противопо­ложность истинному, которое состоит во бла­гах Царства Христова, прочных, неизменных, вечных,— то есть в благодатных дарах и буду­щем блаженстве в вечных кровах (см.: Феофилакт, Евфимий Зигабен). Господь говорит: если вы были неверны в отношении к первым, кто поверит вам вторые; первыми не умели распоряжаться, нельзя ожидать, чтоб вы хоро­шо распорядились и вторыми. Это дает мысль, что Господь говорит здесь, во-первых, о невоз­можности тем, кои пристрастны к благам жиз­ни, вверять благодатные дары для употребле­ния их в свое спасение или для распоряжения ими в видах благоустроения Царства Христо­ва. В сем случае наставление касалось, с одной стороны, мытарей и подобных им, с другой — Апостолов и сильно укоряло Иуду, над кото­рым исполнилось это определение. Но во-вто­рых, изречение Господа можно принять, как приговор правды Божией в отношении только к вечным благам воздаяния. В сем случае слова Господа будут иметь такой смысл: итак, если окажется, что вы неверны были в употреблении благ неистинных, неверных, ненадежных; то не ждите, чтоб вам вверены, то есть даро­ваны, были блага истинные, неизменные, веч­ные на небесах, в Царстве Христовом. Возда­яние представляет Господь под образом вверения благ — для распоряжения будто и управ­ления, применительно к течению речи Своей. В таком виде внушение обнимает всех вообще верующих — всех времен, мест и положений. Намеренно употребил Господь слово: «в неправеднем имении» (а не — в неистинном богат­стве), чтобы тем сильнейший удар сделать на совесть мытарей (и подобных им) и еще боль­ше раздражить чувства раскаяния, начинавшие их тревожить, и побудить к скорейшему само­исправлению — из опасения за неверность (так явную) в отношении к преходящим благам жизни быть лишенными участия в истинных, непрестающих и самых верных благах Царства Христова. Против же сего слова поставлено: «во истиннем» — тоже намеренно, чтоб пока­зать, что и в первом Он разумеет вообще всякое временное благо, неистинно,— и тем отнять всякий предлог устранять себя от изре­ченного суда у тех, которые обладают не не­праведно приобретенным, и расположить и их, воспринять усердную заботу распоряжаться им по намерению и указанию Господню.

 Стих 12. «И аще в чужем верни не бысте, ваше кто вам даст?»

 «Чужим» называются тоже временные блага, и потому, что они не наши, а вверяются нам на время от Бога, и потому, что не принадлежат к природе нашей и не входят в нее, а прилагают­ся совне и мимо нее текут. Что они точно та­ковы, видно из того, что ничего из них не вно­сим мы в мир сей, ничего и не выносим (см.: 1 Тим. 6, 7). «Нашим» же называется предо­пределенное нам вечное блаженство в богообщении, яко созданных по образу Божию, и, как средство к получению его, все «Божественные силы, яже к животу и благочестию» (2 Пет. 1, 3), подаемые по вере в Господа (см.: Фео­филакт, Зигабен, Августин). Не дается нам сие наше при неверности в отношении к чужо­му не только потому, что неверный подлежит наказанию и лишениям, но и потому что, в таком случае, теряется способность к приня­тию «своего», заглушается сочувствие к нему, расстроиваются сосуды для вмещения его. Это напоминание обнимало всех; но не трудно за­метить, что оно (кроме мытарей) особенно направлено было на совесть Иуды и должно было возбудить в нем опасения — не потерять бы того, что должно принадлежать ему по избранию его в апостольство, указывая вместе и путь к исправлению. И это изречение о неверности в чужом имеет значение вечного определения правды Божией, как предыдущее о неверности в неправедном, обманчивом и лживом,— как бы так: неверный в чужом ли­шен будет своего. Выражено же так примени­тельно к течению речи о приставнике, коему вверяемо или даваемо было в управление — не свое.

 Нельзя не остановиться вниманием на осо­бенностях в употреблении Господом речений. Дает Он общее наставление, годное для всех; но при этом в каждом изречении намеренно вставляет слово, которое шло прямо к совести того или другого из слушавших. «Верный в мале» — утешало и воодушевляло Апостолов; «неверный в мале», равно как неверный в чу­жом,— падало на Иуду; «неверный в непра­ведном» — обличало мытарей; следующая за сим речь вразумляла фарисеев, чаявших и об­ладать многим неправедно и с пристрастием, и Богу угодить или Ему работающими явиться. Так нельзя, говорит Господь.

 Стих 13. «Ни кий же раб может двема господинома работати: ибо или единаго вознена­видит, а другаго возлюбит: или единаго держит­ся, о друзем же нерадети начнет: не можете Богу работати и мамоне».

 Неверность, о коей неоднократно повторял Господь пред сим, обнаруживается, как видно из значения уроков Господних, теми, которые дары жизни, получаемые от Бога с тем, чтоб добре употреблять их на благотворение братиям, употребляют в собственное свое удоволь­ствие, на пустые утехи и роскошь и, кроме того, пристращаются к ним до того, что они становятся для них идолами, коим раболепно служат, истощая попусту и время, и силы. Понятно, что требовалось от пристрастивших­ся напоминанием об опасности их положе­ния, — требовалось отрешение от пристрастия. Как переломить себя, дать совсем другое на­строение сердцу очень трудно; то понявшие урок, во избежание болезненных жертв серд­ца, могли подумать и пожелать, нельзя ли совместить то и другое: и в свое удовольствие жить с пристрастиями, и Богу угодить. Таковы были фарисеи. К ним и подобным им и говорит Господь, что это невозможно, поясняя то об­щеизвестным в житейском быту примером, знаменование которого в отношении к духов­ной жизни понятно. Господь требует решитель­ного — вседушного, нераздвоенного — посвя­щения себя целям вечным,— тому, что назвал Он нашим, истинным, верным и великим, и решительного беспристрастия ко всему проче­му, неверному, скороприходящему, ничтожно­му, чуждому нам. Кто хочет совместить зем­ные эгоистические стремления с чаянием веч­ных кровов, тот замышляет невозможное. Это — две противоположности. Кто стоит на одной стороне, того нет на другой. Нельзя одним и тем же сердцем успешно преследовать интересы и временные и вечные, как нельзя работать как следует двум господам. Обладание житейскими благами, их приобретение и хранение неизбежны в жизни сей. Не против сего и говорит Господь, а против пристрастия к сим благам, против неустанной заботы только о том, как бы побольше нажить и поутешнее пожить здесь. Эта забота о земном, с утра до вечера томящая и гонящая пристрастившихся к любоиманию, есть иго работное, под которым, как крепостные, трудятся сии рабы мамоны, не имея времени и охоты воздохнуть о том, что выше земли и что ожидает их после сей вре­менной жизни. Господь и говорит: имей, что дано, но не будь раб того, а господин, свободно владеющий, свободно распоряжающийся и жертвующий тем без жаления. Как иметь без любоимания, как приобретать, хранить и упот­реблять без рабской заботы — это есть хрис­тианская мудрость, которой научает дух благо­дати тех, кои взыщут ее всем сердцем. Но что это не невозможно, показывали и показывают опыты; а что это обязательно,— се, слышим слово Господа. И слово: «приставник» — лучше всего выражает, как должно держать себя вся­кому в отношении к дарам жизни. Владей всем и управляй, но как чужим, на время тебе вверенным для благоупотребления, по намере­нию дарователя, с предлежащею в том отчетностию. Чрез это окажешься ты не менее сынов века мудрым; чрез это стяжешь себе друзей вечных и вечные кровы; чрез это дока­жешь ты верность в малом, ненадежном, пре­ходящим, чужом и удостоишься получить ве­ликое, истинно свое; чрез это только засвиде­тельствуешь, что ты работаешь Богу, а не мамоне.

 «Не можете Богу работати и мамоне».

 К этому выводу стремилась вся речь. Гово­рилось будто о внешнем благоразумном действовании в отношении к временным благам; но внутренняя, руководящая мысль была — вседушное единому Богу служение, чрез отре­шенное от всяких пристрастий хождение в воле Божией, и в этом круге дел, малых сравни­тельно с другими. Ценность их в очах Божиих условливается всецелым принадлежанием серд­ца Богу. Над всем, вверяемым человеку для сей жизни, надпись налагается Господом: это тебе, Мне же «даждь сердце» (ср.: Притч. 23, 26). Только кто так расположен, есть истинный раб Божий. Раздвоенное же сердце дает двоедушника, неустроенного в путях своих (см.: Иак. 1, 8). Условие, под которым угодно Господу мудрое употребление богатства и всякого дос­тояния признать служением Себе, в том, чтоб, сердцем Богу прилепясь, руками только ка­саться того, что имеешь и чем обладаешь, и то все по намерению Божию. В этом же средство и к тому, как иметь без любоимания. Пусть сердце все объято будет боголюбием и не будет места сребролюбию.

 

2) Как исполняется обетование Господне оставляющим все Царствия Небесного

 

 «Отвещав же Иисус рече: аминь глаголю вам: никтоже есть, иже оставил есть дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, Мене ради и Евангелия ради: аще не приимет сторицею ныне во время сие, домов, и братии, и сестр, и отца, и матере, и чад, и сел, во изгнании, и в век грядущий  живот вечный» (Мк. 10, 29—30).

 В притче о неправедном приставнике (см.: Лк. 16, 1—13) говорил Господь о мудром употреблении достояния своего с отрешением от него сердца, а здесь говорит об оставлении всего самым делом,— всего решительно, даже родителей и братий, жены и детей, а не только внешнего достояния. Урок сей дал Господь по случаю беседы с богатым юношею, которому предложил Он, для окончательного совершен­ства нравственного и для беспрепятственного следования за Собою, все раздать бедным.

 Когда юноша, не возмогши этого сделать, ото­шел скорбя, Господь сказал ученикам Своим, как неудобно имущим богатство войти в Царст­вие Божие, то есть в Царство благодати, чтоб, поживши в нем благодатию, удостоиться и Царства славы. Неудобно это для них потому, что они любоиманием связаны по рукам и ногам и не имеют свободы действовать даже по таким правилам, в законности и богоугодности которых получают удостоверение от Само­го Бога.

 Это решение привело учеников в изумле­ние, сопровождавшееся страхом и ужасанием. Тогда Господь объяснил им, что не богатство затворяет дверь в Царство Божие, а упование на него,— когда кто на нем опирается и почи­вает; ибо для сынов Царствия одна должна быть опора и утверждение — Сам Господь. Как такие лица не имеют в себе существенно-условного расположения, то и признаются не­гожими для Царствия Божия. Представляя, как трудно это изменение внутреннейшего рас­положения, этот переход с одного основания на другое, святые Апостолы обнаружили еще большее недоумение, говоря: «кто же может спасен быти?» (ср.: Мф. 19, 25). Господь сказал им: «для человека», самого по себе, конечно, такое изменение «невозможно, но у Бога все возможно» (ср.: Мф. 19, 26). По­шлет в сердце благодать, претворяющую ста­рое в новое,— и все там изменится и преобра­зится по Божию изволению и начертанию.

 Недоумение этим уничтожалось. Но у слы­шавших Господа родился другой вопрос: что из этого будет? Пусть богатый умалится, как верблюд, когда он проходит чрез низкие и узкие воротца, или утончится, как вельбуд (канат), если рассучить его на тонкие нити, могущие пройти в иглиные уши,— чем кончится сие, к чему это послу­жит? Святой Петр спрашивает за всех: вот, например, мы оставили всё и вслед Тебя по­шли?.. Мысль, родившая этот вопрос, здесь не показана. Не видно, что именно хотел сказать святой Петр и что желает услышать. Но ответ Господа показывает, что у него в уме был воп­рос: «что убо будет нам» и тем, кои поступят подобно нам? (см.: Мф. 19, 27). Господь гово­рит: кто что оставит ради Меня и Царствия, тот получит «в веце сем, во изгнании, тоже сторицею», а в будущий век — живот вечный.

 Иные так объясняют рождение вопроса: Апостолы подумали, что они, кажется, сделали все нужное для последования за Господом. Святой Петр говорит о сем Господу с мыслию: мы всё сделали — или с вопросом: всё ли мы сделали? По иным,— то родило вопрос сей, что юноше говорил Господь: продаждь, а Апо­столы не продали, а только оставили; почему и желали знать, как это будет принято, имеет ли цену? Но не надобно забывать, что ответ Гос­пода не ограничивается одними Апостолами, а обнимает всех. Верно, Господь видел, что этот вопрос всех занимал, а не одних Апостолов; почему и ответ дал — на всех простирающийся.

 Изречение Господа трудно к уразумению только одною стороною. Что оставляющие все ради Господа в век грядущий получат живот вечный, это не требует объяснения. Трудно уразуметь только, как оставивший получит оставленное сторицею в веке сем, во изгнании?

 Первая мысль, рождающаяся при сем, есть: нельзя ли это обетование изъять из века сего? Как говорится о сем у других евангелистов? Нет ли у них таких оборотов речи, на основа­нии которых все обетование можно было бы отнести к будущему веку?

 Точно, обстоятельство, по которому сказано Господом затруднительное обетование, описа­но, кроме святого Марка, евангелистами Мат­феем и Лукою. У евангелиста Матфея святой Петр спрашивает: «что убо будет нам» за оставление всего? И Господь отвечает, что во второе пришествие вы сядете на 12 престолах и будете судить 12 колен Израилевых. Но и всякий, Меня ради оставивший все, «сторицею приимет» и живот вечный наследит (см.: Мф. 19, 27—29). Где приимет сторицею, не сказа­но. Но как прибавлено: и живот вечный насле­дит, конечно, в век грядущий; то сторичное воздаяние, можно полагать, и здесь разумеет­ся, в веке сем. Святой Златоуст, приводя текст, после слов: «сторицею приимет» — от себя вставляет: «в настоящем веке» (Иоанн Злдатоуст. Толкование на Еванг. от Матфея. Беседа 64,1). Только разве то, что Апостолам ничего не обещано (разуме­ем у евангелиста Матфея) в веке сем, можно предполагать, что и в обетовании всем другим, кроме них, все должно относиться тоже к веку грядущему. Но последнее обетование не ис­ключает и Апостолов. Речь может иметь такой вид: вы сядете на 12 престолах и прочее, и, кроме того, наряду со всеми другими, и здесь сторицею получите оставленное. Святой Зла­тоуст говорит: «если все прочие, то тем более Апостолы должны получить возмездие,— и там, и в сем веке» (Беседа 64,2). К тому же несообразно с учением Спасителя в будущем веке чаять семейного быта, хотя бы то в лучшем и чистей­шем виде: ибо там ни женятся, ни посягают, к чему приготовлением служит характер благо­датно-духовной жизни, в коей «несть мужес­кий пол, ни женский» (Гал. 3, 28).

 У святого евангелиста Луки (см.: Лк. 18, 28—30) вопрос святого Петра значится, как и у евангелиста Марка, и ответ Господа сход­ствует с ответом, замеченным у евангелиста Марка, только выражен сокращеннее. В воз­даяние оставившим все здесь обетовано — вос­приятие оставленного «множицею, во время сие», и в век грядущий — живот вечный.

 Итак, по свидетельству всех трех евангели­стов, оставляющим все, для Господа и Царст­вия ради Его, не живот только вечный обетован, но и в веке сем, во время сие, во изгнании, восприятие того же оставленного сторицею или множицею. Спрашивается, как это разуметь?

 Исполнения сего обетования в буквальном смысле нечего и ожидать не только теперь, когда все ведают, что на деле сего не было, но и тогда слышавшие Господа не могли ожидать, что, оставя всё, получат обратно сто братьев, сестер, детей, сел, домов. Напротив, самый этот образ выражения всем давал разуметь, что слово Спасителя не должно понимать бук­вально. Как же их понять?

 Надобно заметить, что оставление всего, о котором говорит Господь, если судить о нем по примеру Апостолов, разумеется произвольное, на которое сам кто решается ради распростра­нения Царства Христова, как сделали, напри­мер, святые Тимофей и Тит и делали многие другие. Если же обратить внимание на после­дующие слова Господа о стократном воздая­нии,— ныне «во изгнании»; то под ним надобно разуметь оставление непроизвольное, когда го­нители заставляли уверовавших оставлять свои семейства или же свои родные, в ревности, по нечестию своему, лишали их и своей любви, и родного крова. Как лиц последнего рода было несравненно более, то, вероятно, их более и ра­зумел Господь, говоря о воздаянии.

 Стократное воздаяние таковым могло быть и было двоякое: 1) видимое, в лице всех веру­ющих; и 2) невидимое, духовное, в сердечном чувстве благобытия: 1) все верующие составля­ли едино, и это единство было не внешнее только, но внутреннейшее, самое искреннее и сердечное. Дух любви, крепкой, как смерть, связывал всех, так что каждый всех считал своими и все каждого считали своим. Степень возраста, духовного преспеяния, духовных да­рований и служений определяла только оттен­ки сей любви. Сила же ее всех одинаково про­никала. В сем отношении, вступающий в обще­ство верующих старец всеми принимаем был как отец и от всех принимал веяние любви, свойственной детям; вступающий юноша от всех старших принимал знаки и сердцем ощу­щал веяние отеческой и материнской любви, а от всех равных — знаки и веяние любви брат­ской и сестринской и подобное. Таким обра­зом, если кто, вследствие веры в Господа, дол­жен был оставлять своих родных, то, вступая в среду верующих, он встречал столько род­ственных любвей, сколько было веровавших,— сотни, тысячи, десятки тысяч; ибо «сторицею» определенно выражает неопределенное число, в смысле — «множицею», как стоит у евангели­ста Луки. Далее, так как веровавшие, по силе глубокой взаимной любви, ничем не делились, а всё считали общим всех достоянием; то для вступавшего в среду их дом всякого был от­крыт, и все достояние каждого было как бы его собственное, готово на удовлетворение его нужд. Таким образом он вдруг становился об­ладателем неиссчетного числа домов, сел и вся­кого достояния. Так разумеют сие святой Зла­тоуст, а за ним блаженный Феофилакт и Ев­фимий Зигабен.

 Святой Златоуст говорит, что в отношении к Апостолам это обетование сбылось так: «ос­тавив уду и сети, они имели во власти своей имущество всех людей, их домы, поля и даже самые тела верующих; многие готовы были да­же умереть за них, как свидетельствует о сем Павел, говоря: «аще бы было мощно, очеса ваша извертевше дали бысте ми» (Гал. 4, 15)» (Там же. Беседа 64,2).

 Блаженный Феофилакт дополняет святого Златоуста: «поелику от проповеди (Еванге­лия) имела возгореться брань (между людь­ми), так что дети должны были ради благоче­стия отрекаться от отцов: то Господь и гово­рит: кто оставит ради Евангелия плотское род­ство и вообще все плотское, тот и в сем веке получит все это во сто крат более, и в буду­щем— жизнь вечную» (Толкование на Еванг. от Марка.10). «Вместо отца будет он иметь старцев церковных, вместо матери — церковных стариц, вместо жены — всех вер­ных жен, не в брачном отношении,— нет, но в отношениях духовных, в духовной любви и попечении о них» (Толкован. на Еванг. от Матфея.19).

 Те же мысли и у Евфимия Зигабена. Он задает себе вопрос, как может кто за оставлен­ное получить стократное или многократное воздаяние еще в веке сем,— и отвечает: «как? Так же, как получили Апостолы, мученики и все праведные. Ибо, смотри, все дома верных были для них открыты; братьями и сестрами стали им все святые (мужи) и все святые (же­ны), отцами — все отечески полюбившие их, пекшиеся и болезновавшие о них; ибо в этом существенное свойство отца; матерями — все (жены), таким же образом расположенные к ним, женами — все (жены), помогавшие им и служившие; ибо в этом дело жены; деть­ми — все ученики. Кроме того, и всё, что имели верующие, имели они в своей власти. И что особенно дивно, всё это имели они среди гонений, будучи, то есть, гонимы от врагов веры» (Толкование на Еванг. от Матфея.19,29); 2) когда говорит Господь: «сторицею приимет», то не необходимо разуметь, что Он обещает в воздаяние сто домов и сел, сто братьев и сестер и прочее. Можно и так разу­меть, что Господь обещает здесь во сто крат не этого именно, а против этого или взамен этого; причем допустима мысль о благах другого рода, то есть вместо видимых — о невидимых, вме­сто телесных — о духовных. В сравнение бу­дет взимаемо в сем случае не внешно обладаемое благо, а чувство блага, или благобытия, производимое им. Союз с родителями и род­ными, обладание домом и селами, вообще семейный быт, хорошо устроенный, оставляет в сердце чувство блага, или благосостояния и благобытия. Свободно оставляющий семейство или невольно изгоняемый из него, Христа ради и Евангелия, предполагается лишаемым этого чувства, теряющим ощущение благобытия, по­тому истощаемым, постоянно болезнующим и как бы умирающим. Спаситель говорит, что это не так будет; но, кто оставит все «Мене ради и Евангелия», тот постоянно будет ощу­щать в себе такое благобытие, какое бы ощу­щал, если б прежнее его благосостояние увели­чить во сто раз и более — «множицею». Исто­рии мучеников представляют многократные примеры выражения такого чувства. Оно и очень естественно, по живому общению их со Христом и во Христе с Богом1. Поелику они сочетавались со Христом и в Него облекались, то принимали в себя и все богатство Христово. Это было не вменение, не чаяние, а обладание самым делом. Какое же теперь благосостояние могло доставить то чувство благобытия, кото­рым исполнялось сердце веровавших?! Оно-то и делало их способными на все лишения и на всякого рода неописанные страдания. Апостол Павел говорит: «и настоящая, и будущая — вся ваша, когда вы Христовы» (ср.: 1 Кор. 3, 22—23). И еще говорит: «вся вменяю тще­ту — за превосходящее разумение Христа Иисуса Господа « (ср.: Флп. 3, 8). Всё «препобеждаем за Возлюбльшаго ны» — и ничто разлучить нас с Ним не сильно (см.: Рим. 8, 37—39). Что именно чувства родственные возвращались им во Христе Иисусе, в этом Он Сам удостоверяет. Когда передали Ему, что Его ждут Мать и братья, «вне стояще», Он сказал, что брат и сестра и мать Ему тот, кто исполняет волю Отца Небесного (см.: Мф. 12, 47—50). Следовательно, обратно и Он для сердца веровавших и ходивших в воле Бо­жией был и есть и брат, и сестра, и мать. Он один заменял и заменяет все родство, на столь­ко в высшей степени, на сколько есть Сам выше всех. Сердце, натурально ищущее род­ственных чувств, удовлетворялось, обладая Им одним,— и сравнивать нельзя, как в высшей степени, чем прежде. Святой Григорий Вели­кий (Двоеслов) в 18-й Беседе на Иезекииля говорит: «сторицею, говорит, приимет потому, что Бог сделает, что таковый гораздо более будет обрадываем бедностию или всех вещей оставлением по любви ко Христу, чем богатые обрадываемы всем своим богатством и всеми своими угодиями. И это самым делом ощуща­ют те, кои ради Христа оставляют всё свое».

Иероним - блаженный тоже разумеет здесь сторичное воздаяние не видимыми благами, а благами духовными, то есть миром сердечным, радостию духа, утешением неизглаголанным и другими дарами благодати, которыми преис­полнял души их Бог и которые превосходят все земные блага и радости гораздо более, чем сто превосходит единицу.

 Блаженный Феофилакт похоже на это тол­кует получение с избытком оставленного еще в нынешнем веке: «это надобно разуметь, гово­рит он, о дарованиях духовных, которые не­сравненно выше земных и служат залогом бу­дущих благ» (Толков. на Еванг. от Матфея.19,21).

 Святой Амвросий на 118-й псалом в 8-й осмерице говорит: «чья часть есть Бог, тот всего есть обладатель. Вместо полей (оставленных), Он сам есть поле, приносящее плод, не гибну­щий вовеки. Вместо домов (оставленных), Он сам есть драгоценнейшее жилище и храм Бога. Что выше и драгоценнее Бога? Это такая часть, с которою никакие земные участки срав­ниться не могут. Что величественнее сего Небес­ного гостя? Что ублажительнее сего обладания Божественного».

 Оба эти образа понимания обетования Гос­подня стали иметь приложение с самого начала распространения христианства. Но тогда хрис­тиане являлись среди неверующих; потому ес­тественно изымались из круга их, гонимы были ими и терпели лишения. В настоящее же время у нас, например среди верующих, какое может иметь приложение указание Господа об остав­лении всего и соединенном с ним обетовании? Такое же почти, как и тогда: 1)и у нас есть проповедники слова Божия, оставляющие дом и родство и отправляющиеся с проповедию Евангелия к дикарям, в дикие места, на Алтай, например, в Камчатку или Абхазию, совершая дело благовестников среди лишений всякого рода. Их сопровождает сочувствие всей Рос­сии, всех верующих, до слуха которых доходит известие о трудах их, выражаемое словом, изъявляемое и делом. Получая удостоверение в таком к ним отношении верующих, благовестники ощущают, как все они суть родня им и вся Россия — один дом их родной. Вместе же с тем несомненно, что эти утешения видимые не покрыли бы великих их лишений, если б при этом души их не исполнялись преизобильными благодатными утешениями, о которых знают одни они. С этими высшими утешениями ника­кие утешения, оставленные и теперь по време­нам доставляемые людьми, ни в какое сравне­ние идти не могут. Из-за них собственно теря­ют свою болезненную прискорбность и все лишения, неизбежно сопровождающие пропо­веднический труд; 2) второй вид оставления всего в наше время есть, когда кто оставляет семейный быт, в видах совершеннейшего последования Христу и приискреннейшего с Ним соединения, чрез очищение сердца от страстей, посредством особых к тому направленных под­вигов, в сообществе единомысленных. Кто со­вершает это искренно, как следует, тот, всту­пая в новое сожительство духовное, решитель­но отсекает общение с родством и всем житей­ским и начинает работать в отчуждении от них. Отчуждение сие должно отзываться в сердце его. Но как оно не из-за суетных каких пред­приятий терпится, а из любви к Господу, то и достойно возмездия, по слову Его, не в буду­щем только веке, но и в сем. Оно и встречает подобных в лицах и достоянии обителей, с од­ной стороны, и в духовных утешениях — с другой. Братия, принимая нововступающих как братьев, заменяют для них своею любовию родственную любовь, являясь кто отцом, кто братом, а в женских обителях — кто материю, кто сестрою. Равно как все достояние обители становится будто его собственностию: он нахо­дит тут и дом, и поля, и одеяние, и пищу. Но надобно сказать и в отношении к ним, что и для таковых одних этих видимых утешений недостаточно. Если б и здесь не было утеше­ний духовных, не достало бы ни у кого терпе­ния пройти до конца претрудный путь сей. Они и бывают, по мере, конечно, труда, само­отвержения и ревности к духовным подвигам. Такую мысль выражает святой Кассиан Рим­лянин (Собеседования…24,26): «сто братьев, отцов и родных получает тот, кто имени ради Христова оставляет любовь отца, или матери, или сына, ибо он пере­ходит в искреннейшую любовь всех работаю­щих Христу (в обители), где вместо одного столько отцов и братьев привязываются к нему теплою любовию. Обогащается он также и обладанием домов и полей, многократно увели­ченных, потому что вместо одного дома, остав­ленного любви ради Христовой, становится он обладателем бесчисленных жилищ монастырс­ких, вступая в них повсюду, как в свои соб­ственные»; 3) наконец, ныне может случиться и то, что в ином семействе совсем потеряется вера, и дух мира и страстей начнет царствовать в нем деспотически. Когда случится кому из членов, особенно не главных, не увлечься тем же духом или милосердый Господь в ком-либо из увлеченных уже возбудит ревность о спасе­нии; тогда такие, считая для себя обязатель­ным пред лицом Бога делом твердо стоять в своих правилах, неизбежно вступают в разлад со всеми заведенными порядками, не гармони­рующими с их настроением. Чрез это они от­чуждаются от прочих лиц семейства, и те от­чуждаются от них, а нередко и совсем вытесняют их из своего круга. И вот лица, оставив­шие родство и дом, Христа ради и Евангелия, и гонимые за христианство среди общества христианского от тех, кои именуются христиа­нами! Что убо будет таковым? То же, что и всем обетовал Господь: и родственное сочув­ствие встретят, и кров найдут они везде между христианами, истинным духом Христовым во­дящимися, и благодатные утешения будут ус­лаждать горести их скорбного пути, на кото­рый поставлены они рукою провидения, все к лучшему строящего. Опыты сего повсюду есть, хотя оскудения ради духа Христова лица того и другого рода стали очень редки, то есть и оставляющие всё, по сему последнему поводу, и расположенные принимать их, как своих.