Святитель Феофан Затворник

 

Семь слов в недели, приготовительные к Великому посту, и на седмицу первую Великого поста

 

Оглавление

В НЕДЕЛЮ МЫТАРЯ И ФАРИСЕЯ (из чего слагается полная праведность, или всеобъемлющая добродетель) 1

В НЕДЕЛЮ БЛУДНОГО СЫНА (Покаяние – вот прямой и незаблудный путь спасения, а не праведность) 3

В НЕДЕЛЮ МЯСОПУСТНУЮ (О Страшном Суде) 5

В НЕДЕЛЮ СЫРОПУСТНУЮ (Основное чувство сердца есть грусть: природа наша плачет о потерянном рае) 7

В СРЕДУ СЕДМИЦЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИКОГО ПОСТА (умягчение и сокрушение сердца одно заменяет все правила и все руководства, как готовиться к покаянию) 9

В ПЯТОК СЕДМИЦЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИКОГО ПОСТА (Полночное молчание устроим мы в душе и сретим так Господа) 10

В СУББОТУ СЕДМИЦЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИКОГО ПОСТА (Мы приняли врача и вседейственное врачество по Святом Причащении) 11

 

 

В НЕДЕЛЮ МЫТАРЯ И ФАРИСЕЯ (из чего слагается полная праведность, или всеобъемлющая добродетель)

 

 

«Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче!» — такую умиленную молитвенную песнь влагает нам в уста Святая Цер­ковь, начиная приготовлять нас к Покаянию. Три еще недели до поста, и о нем, может быть, никто и не думает; но она издали указывает нам двери его и заранее хочет предрасположить к входу в нее. Хотя и нехотя, мы должны же встретить время поста; но она хочет, чтоб мы встретили и проводили сие время, как следует. И вот, в ны­нешний день, в следующее воскресенье и далее она внушает нам одно за другим назидательные правила в двух притчах и двух разительнейших происшествиях, из коих одним началась нынеш­няя история человечества, а другим кончится. Будем учиться и внимать урокам матери своей! Ныне притчею о мытаре и фарисее говорит­ся каждому из нас: «Не полагайся на свою праведность, подобно фарисею, но всю надежду сво­его спасения возлагай на беспредельную милость Божию, вопия, подобно мытарю: «Боже, милос­тив буди мне грешному». Ибо вот фарисей, ка­жется, и доброго был поведения, а не был оправ­дан пред Богом».

Непостижимо для нас, как так — творение добрых дел или праведность для нас обязатель­ны, как необходимое условие спасения, а между тем мы не можем основывать на них сей надежды своей; но, сколько бы ни было у нас правых дел, все их должны счесть недостаточными и для восполнения их прибегать к другим средствам. Непостижимо сие для нас; но так есть. Христианин в чреве сердца своего должен носить глу­бокое убеждение в своем непотребстве при всей праведности, или при всем обилии добрых дел, о которых, однако ж, должен ревновать неусыпно. Так спасались все, которые спаслись и оставили нам в своем примере указание возможности та­ких чувств и побуждение к возгреванию их в себе самих. Посмотрите на покаянные молитвы, кои суть излияние душ святых Божиих, прослав­ленных Церковию. Как они там осуждают себя пред Господом!.. А между тем все окружавшие их почитали их чистыми и непорочными пред Богом!.. Думаете ли, что тут была неискрен­ность? Нет! Это был искренний вопль души к Богу! И, следовательно, есть возможность в глубине души сознавать себя непотребным, несмот­ря на всю видимую чистоту души, или исправ­ность и честность поведения. Да и как быть ина­че? Положите себе в мысли, что Бог требует от нас праведности полной или добродетели все­объемлющей и что только такая праведность и такая добродетель могут быть положены в ос­нование нашего спасения и питать нас благонадежностью. Посмотрите же, чего сие требует!

Полная праведность, или всеобъемлющая доб­родетель, слагается из следующих трех частей.

Первое. Из добрых дел, видимо для всех те­лом совершаемых, в свое время и в своем месте. Это вот что: просит кто милостыни, подай ему. Причинил кто обиду, прости ему. Пришел враг, ухлеби (напитай) его. Сел за стол, вкушай пищу по уставу и воздержно. Настало время молитвы, молись благоговейно и как велено... Идешь на долж­ность, трудись усердно и так далее и далее. Вся­кая минута и всякое место имеют свои добрые дела, которые непременно должен исполнять всякий вступающий в них. В сем отношении вся жизнь человека должна быть непрерывною це­пью добрых дел, с той минуты, как он приходит в сознание в сем мире, и до той, как выйдет из него... Как те, кои вышивают картины бисером, ряд за рядом прикрепляют бисеринки к своим местам, и именно такие, а не другие бисеринки к тому или другому месту; и только тогда, как со­блюдут все сие, не спутают бисеринок и не допу­стят перерывов и пропусков, картина получает приличный ей вид и свое имя: так и в отноше­нии к нам тогда только и сочтет Господь кого-либо добродетельным, когда он всю картину жизни своей будет развивать так, что не пропус­тит ни одного места и ни одного момента време­ни без того, чтоб не сделать обязательного для него тогда дела. Стань же теперь здесь, опираю­щийся на свою праведность, и скажи: так ли живешь ты, чтоб всегда творил добро и никог­да не опускал дела, обязательного для тебя, и не допускал дела полудоброго или даже совсем недоброго. Если так, опирайся на свою правед­ность; а если нет, ищи другой опоры для своего спасения!

Второе. Другую часть, входящую в состав полной праведности, составляют добрые чувства и расположения, скрывающиеся под видимо со­вершаемыми делами. Это суть любовь, мир, тер­пение, кротость, милосердие, воздержание, сми­рение, благоговение, отрешение от всего и прочее и прочее. Добрые дела, видимо совершаемые, чтоб быть добрыми истинно и служить ко спасению, должны быть непременно выражением какого-либо из внутренних добрых чувств; так что коль скоро в основе их нет доброго чувства, которым они должны быть воодушевлены, то они негодны и богопротивны. Так, например, благоговейное к Богу обращение ума и сердца есть доброе, бого­угодное внутреннее настроение. Когда оно есть на душе, то требует неотложно и соответствен­ных себе дел, которые и бывают, именно: домаш­няя молитва, долгие поклоны, хождение в храм Божий к службам, посещение святых мест, че­ствование икон, возжжение лампад и фимиама и прочее. Подобная же сумма видимых дел есть и для выражения каждого внутреннего чувства; например, для выражения милосердия есть семь дел душевного и семь дел телесного милосер­дия. Но всегда надобно помнить, что последние, то есть дела видимые, тогда только и имеют цену, когда они служат выражением первых, то есть внутренних чувств. Так, все видимые дела бла­гочестия: поклоны, молитвословия, хождение в храм и прочее — тогда только будут истинно добрыми делами, когда служат выражением внут­реннего благочестия, или благоговейного к Богу обращения нашего ума и сердца, а без сего по­следнего они ничто. То же должно сказать и о всех делах милосердия, что они тогда только и суть истинно добры, когда служат выражением искренней ко всем братской любви во славу Божию, а не каким-нибудь приспособлением к другим, желанием выказаться или, как ныне часто говорят, желанием обнаружить гуманность; это — язычество в христианской одежде. То же надо сказать и о всех других внешних делах,— что истинная цена их определяется внутренним расположением... Ибо иначе можно, например, телом быть в храме, а душою — в блудилище, языком снисходительно извинять, в сердце осуж­дать, положением тела показывать почтитель­ность, а внутри питать презрение, глазами не смотреть будто на лица, а в душе распаляться похотью и прочее и прочее. Внешне все сии дела и хороши, но цена их пред Богом уничтожается чувствами, кои питают при совершении их в душе. И, следовательно, на праведности можно основывать свое спасение только тогда, когда можно быть уверенными, что все чувства и рас­положения наши исправны и богоугодны — и притом не час или два, а всю жизнь и непрерыв­но. Итак, приди сюда хотящий основать свое спасение на своем добром поведении и скажи: не проскользало ли когда под видимыми доб­рыми делами твоими неправых чувств, оскверняющих их... Если не проскользало (но кто может сказать сие?), то успокаивайся на своей праведности; а если проскользало, как это вся­кий должен сознать, то смирись и ищи другой основы своему благонадежию во спасении.

Третье. Третью часть полной праведности составляет крепкая, как смерть, ревность о славе Божией, воодушевленная пламенною любовью к Богу и воодушевляющая все добрые чувства сер­дца и все добрые дела видимые.

Когда в сердце есть добрые расположения, можно бы, кажется, и успокаиваться насчет сво­ей участи. Но вот что, братие, возьмите во вни­мание. Мы созданы Богом, созданы по образу и подобию Божию, созданы для того, чтоб слави­лось нами имя Божие во вселенной, или для то­го, чтоб всех себя всецело посвятили мы Богу... А между тем вот что может быть! Иной сердо­болен и сердолюбие свое обнаруживает делами, но и помышления не имеет о Боге при всех де­лах и чувствах сердобольных. Сердоболие та­кового не помянется пред Богом, ибо оно не от Него принято, как заповедь, и не Ему посвящено, как служение и жертва. Иной кроток и безгне­вен и сие расположение обнаруживает делами, не позволяя себе увлекаться чувствами раздора и мщения; но при сем он следует какому-то ин­стинктивному расположению к уступчивости, об­разуемому сознанием бессилия и робостию, а не заповеди Господа, Который говорит: «прости! Мне отмщение — Аз воздам!» (Рим.12,19). Кротость такого не име­ет цены пред Богом. Иной воздержен, и крайне воздержен: мало спит, почти не ест и не пьет, редко видят его вне, он всегда дома и за де­лом; но не Богу посвящает он труды свои, а или корысти, или пустой славе человеческой. Воз­держности и трудолюбия такого не признает Господь достойными награды. Так и во всем прочем! Недостаточно иметь добрые чувства и располо­жения (кои могут быть и естественные — при­рожденные), надобно еще, чтоб они возглавлены были одним коренным расположением — ревностью о славе Божией, ею были проникнуты и служили ее выражением. Коль скоро сего нет, или нет в должной степени и мере, вся доброта наша ни во что вменится пред лицом Господа, Который скажет некогда: «отойдите от Мене, не вем вас!» (Лк.13,27). Не вем вас потому, что вы в продолже­ние жизни своей не давали Мне знать о себе посвящением Мне ваших добрых чувств и дел!

Итак, прииди, чающий себе спасения от пра­ведности, и скажи, всегда ли и в должной ли ме­ре всегда была в тебе ревность о славе Божией и всегда ли она одна воодушевляла твои доб­рые чувства и дела? Если так (а это кто может сказать?), то успокаивайся на своей праведнос­ти, а если нет, ищи другого способа к оправда­нию себя пред Богом и другого основания спа­сения своему!

Итак, может, кто хочет, основывать надежду спасения своего и на праведности, только уж пусть сделает так, чтоб сия праведность была совершенная, полная и всесторонняя, то есть чтоб вся жизнь его была непрерывною цепью доб­рых дел, без перерыва и опущений, чтоб под си­ми делами скрывались всегда добрые чувства и расположения, которых они должны быть толь­ко видимыми выражениями, и чтоб все сии чув­ства и расположения были воодушевлены одною ревностью о славе Божией или были жертвою Богу... Потому, у кого есть все сие, тот приди, стань дерзновенно пред лицом Господа и скажи Ему, если смеешь и если позволит то совесть твоя: «несмъ, якоже прочий человецы» (Лк.18,11). А если нет чего-нибудь, умолкни и не смей очес возвести на небо и отверзть уст своих, из глубины души взывая мытаревым гласом: «Боже, милостив буди мне грешному» (Лк.18,13). Не заглядывайся на то, что есть сколь­ко-нибудь добрые дела и добрые чувства и что иногда чувствуется припадок жаркой ревности по Богу. Бог требует не кое-чего, а всего, всей полноты праведности и доброты; и когда недо­стает каких-либо частей ее в человеке, то отвер­гает всего человека, как непотребного. Возьмете ли вы одежду от портного, когда в ней все есть и хорошо сделано, а недостает полы или рука­ва? Или, когда столяр принесет вам стол, чис­то обделанный, только без ноги или другой ка­кой-нибудь части, скажете ли вы ему: «Хорошо, оставь»? Так и в отношении к нам не может Бог признать кого-либо праведным, если в нем недо­стает каких-либо частей праведности. Но если никто не может похвалиться, чтоб он и дела все добрые делал неопустительно, и чувства все имел добрые, и ревностию Божию всегда воодушев­лен был во всей силе, то пусть лучше и не по­мышляет основывать свое спасение на правед­ности, чтоб в час нужный не обмануться в сей надежде; пусть лучше забудет о сей праведнос­ти и, сколько б ни делал добра, пусть держит на сердце чувство непотребства своего пред Богом и ищет других способов к оправданию своему, образец коего представляет мытарь! Приди, при­пади и восплачься пред Господом, сотворившим нас, с верою в Господа нашего Иисуса Христа, Своею бесценною Кровию, пролитою на Крест, омывающего все грехи наши и Своею беспре­дельною святостию восполняющего все недо­статки наши. Ревнуй о добродетели, сна не да­вай очам, чтоб не пропустить случая к добру, не допустить недоброго чувства и не ослабнуть в ревности; но надежду спасения всю полагай в Господе, «Иже бысть нам от Бога правда, и освя­щение, и избавление» (1Кор.1,30). Аминь.

 

 

В НЕДЕЛЮ БЛУДНОГО СЫНА (Покаяние – вот прямой и незаблудный путь спасения, а не праведность)

 

В прошедшее воскресенье словом еван­гельской притчи внушала нам Святая Церковь не полагаться на свою правед­ность. И мы видели, что и возможности ника­кой нет как-нибудь основать на ней надежду своего спасения. Ибо где нам так жить, чтоб вся жизнь наша представляла непрерывную цепь добрых дел, и притом так, чтоб под сими доб­рыми делами всегда были добрые чувства и рас­положения сердца, а далее — все сии чувства и расположения со всеми делами были вооду­шевляемы одною ревностию по славе Божией?

Где нам так жить? А между тем все сие и — все сие только в совокупности — составляет пол­ную праведность, так что, коль скоро недоста­ет чего, праведность та уже не праведность и не имеет силы отворить нам вход в Царство Небесное.

Но, с другой стороны, только праведные, чис­тые и святые могут наследовать Царствие Божие, потому что в него не войдет ничего нечистого. Так как же нам быть-то? Как неправедную жизнь свою сделать праведною? Чем оправдать неправ­ды свои? Куда девать нам грехи свои и чем убе­лить нечистоты и скверны души нашей? Ибо, если, при недостатке правды, еще и сего не доищемся и не сделаем того, что следует посему, нет нам надежды спасения! Погибли мы! У Бога прав­ды — нет поблажки и нет на лица зрения: или будь прав, или ищи неложного оправдания пред лицем Праведного и нелицеприятного Судии.

Увы! Тесно нам от обою! И эту тесноту не­избежно проходит всякая душа, взыскивающая спасения! Не видя правды в себе, она поражает­ся чувством гнева Божия и готова бывает пасть в отчаяние. Но, благодарение Господу, вот слы­шится ей утешительный глас к разбойнику с Креста: «днесь со Мною будеши в раи!» (Лк.23,43), и она оживает благонадежием... Ах, братие! Если бы не было Креста, не было бы никогда никакой отрады ни в какой душе: была бы одна скорбь и теснота и в сей жизни, и в Будущей.

Слышали ли вы, братие, сердцем сей призыв от Господа: «Приидите ко Мне ecu труждающиеся в чувствах нечаяния и обремененные грехами, и Аз упокою вы» (Мф.11,28): возьму вас под кров Свой, умирю, облегчу и насыщу душу вашу благонадежием!» Приидите же, все ищущие спасения! Приидите, поклонимся и припадем ко Христу, из глубины души вопия к Нему: «Спаси ны, Сыне Божий, спаси ны! Разве Тебе, иного Спасителя не знаем!»

Итак, вот прямой и незаблудный (надежный) путь спасе­ния, а не праведность! Поэтому Новый Завет так начинается: «покайтеся и веруйте во Евангелие» (Мк.1,15). «Покайтеся»: сознайте себя грешными, безответ­ными пред Богом и плачьте о том в горести души; «веруйте во Евангелие»; веруйте, что Господом на Кресте пригвождены все грехи наши и раздрано рукописание их и что всякий грешник, верую­щий в Него, получает прощение и объявляется правым пред лицем правды Божией.

Токи слез покаяния и сердечного сокруше­ния во грехах, растворяемые и умягчаемые ве­рою в крестную смерть Господа, — это основа нашего оправдания и, следовательно, нашего спасения. Вот почему Иоанн Предтеча, приго­товляя народ к сретению Господа, говорил: «по­кайтеся...» (Мф.3,2) Вот почему и Сам Господь начал про­поведь Свою тем же словом: «покайтеся» (Мк.1.15) — и потом, посылая Апостолов на проповедь еще при Себе, заповедал им всюду говорить: «покайтесь» (Мк.6,12). Вот почему и Святая Церковь, научая нас вос­хитить спасение в приближающийся пост, влага­ет такую песнь в уста каждому из нас: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче!» Она предло­жила уже нам притчу о мытаре и фарисее, чтоб научить, что спасение — в мытаревом биении в перси с воплем покаянным: «Боже, милостив буди мне грешному», а не в самооправдательном само­мнении: «несмь, якоже прочие... хвалу Тебе воз­даю...» и прочее; и ныне предлагает притчу о блудном сыне, чтоб показать, что Отцу Небесно­му любезнее тот сын, который, обращаясь к Нему по согрешении, говорит: «несмь достоин нарещися сын Твой...» (Лк.15,19) нежели тот, который, думая, что никогда не нарушает воли Его, говорит: «николи же заповеди Твоя преступил...» (Лк.15,29).

Приидите же, восплачемся пред Господом, сотворившим нас, Господом праведным, но гото­вым помиловать нас ради слез наших сокруши­тельных.

Не подумал бы кто, судя по образцам мытаря и блудного сына, что слезы покаяния нужны тем только, кои запутались в страсти бесчестия и <в> большие грехи, а не тем, кои уже перестали гре­шить и живут исправно! Нет, нет! Слезы покая­ния всем необходимы, и без них никому на свете нет спасения; притом необходимы слезы непре­станные, а не так, что поплакал однажды, испо­ведался и довольно... Они то же в жизни, что поле или фон в цветистой материи. Как сие од­ноцветное поле служит основою цветов и напол­няет пустые между ними промежутки, так и сле­зы покаяния служат основою праведности и восполняют недостатки правых дел в жизни на­шей. Итак, нечего отговариваться! Плакать и плакать подобает!

Чтоб для вас яснее было, что такое слезы и как надобно плакать, приведу вам несколько случаев относительно сего из житий святых. Один святой муж, кажется Ефрем Сирианин, шел с учениками своими в город или селение и, про­ходя мимо кладбища, увидел одну вдову, кото­рая проливала горькие слезы над могилою; и как ни утешали ее родные, окружавшие ее, она слушать никого не хотела. Она все, кажется, за­была, ничего не видела и не слышала; одно горе поглощало ее сердце и душу. Миновав ее, ста­рец, обратясь к ученикам своим, сказал им: «Как убивается вдова сия на могиле сей, так нам на­добно убиваться плачем о душе своей, которую мы уморили грехами своими и похоронили на чуждой ей земле мира и похотей плотских». Сказав сие, старец зарыдал и рыдал всю дорогу, пока пришли к тому месту, где надобно было скрыть слезы свои.

И еще есть сказание об одном старце, кото­рый, оставя мир, удалился в пустынные места, но не строил себе келий, а так переходил с места на место, как птица перелетная. Видал ли кто его вкушающим пищу, неведомо; но никто никогда не видал его без слез, рыданий и стенаний. Если случалось, что он, как горлица пустынная, при­ближался к какому городу или селению, то не входил внутрь, но садился вне, на каком-либо камне, и, преклонив голову к персям, вопиял со слезами: «О! О! О! Увы! Ой, горе! Ой, беда! Что-то будет? Что-то будет?» Случалось, что жи­тели того места выходили к нему и из сострада­ния брались утешать его, но это еще более рас­травляло его горе и умножало плач и слезы. Предлагали ему и пищу, и одежду, и деньги — ничто не утешало, ничто его не занимало, и были слезы ему хлеб день и ночь. Иногда обращались к нему с речью, говоря: «О чем плачешь ты и какая беда постигла тебя? Скажи нам; может быть, мы по силе нашей поможем тебе и облег­чим горькую участь твою». Но старец от сих слов еще больше начинал плакать, закрывая ли­цо свое с тем же воем и воплем и не имея сил произнести ни одного членораздельного слова. И только после долгих докучаний, сквозь слезы и всхлипывания, произносил иногда: «Не знаю, поможете ли вы мне, но вот беда моя: господин мой вверил мне большое богатство, а я промотал его все на балы, театры, гулянья, на пиршества и роскошную нечистую жизнь с блудницами. Те­перь господин мой ищет меня и, нашедши, пре­даст суду и позорной казни. И делать не знаю что!.. Что-то будет?.. Что-то будет?» — и опять предавался плачу, рыданию и воплям. Понятно вам, о чем это он плакал? Он плакал о грехах и боялся суда Владыки всех — Бога! Вот так восплачем, и, может быть, помилует нас Бог!

Не сказал бы кто при сем: «Вот, все плач, сто­ны и слезы! Приятно ли Самому Господу такое ненатуральное состояние!» Да, так. Слезы толь­ко и приятны Господу, и только с сокрушенным сердцем приходящих к Нему Он принимает милостиво и благосклонно. Относительно одной души, ищущей спасения, вот что показал Господь в сонном видении: виделось ей, будто она, в тол­пе других многих, находится на просторном дворе святой обители, среди коего стояла преблаголепная церковь. Все чего-то ожидали. Вдруг про­несся говор: «Идет, идет пастырь!» Народ расступился, и все увидели грядущим Спасителя в пастушеском одеянии. Лицо Его было необык­новенной красоты, и радушный взор Его разли­вал отраду везде, куда ни падал. Он прошел про­странство между народом и церковию и стал у двери храма. Очи всех устремлены были на Него... Мановением руки и знаком очес Он на­чал подзывать к Себе из толпы народа, кто Ему был нужен. Подзываемые облекались светом и, чем ближе подходили, тем становились светоноснее. Видно, что это были знаки особенной благодати и милости. Но, подозвав двух-трех, Спаситель остановился как бы в недоумении. Ви­девшая видение душа, не худая по жизни, не чуж­давшаяся подвигов и трудов и творившая добро, какое могла, с самого появления Господа помеч­тала, что, верно, ради такой ее услуги Господу или ради того, что она не то же, что прочие, Гос­подь покажет ей какой-нибудь знак особенного Своего благоволения. Потому, когда Он пере­стал подзывать, ей представилось, что теперь за нею череда. Выступив из-за других, обратилась она к Господу: «Не меня ли, Господи?..» Но Господь и не взглянул на нее, а только взор его и движение головы выражали презрение и от­вержение. Как стрелою была поражена душа, видевшая сие, и пала с криком отчаяния. Окру­жавшие ее бросились было помогать ей, но она отталкивала всех, крича только: «Я грешница... я погибшая... Господь отверг меня, а без Него как жить и где искать спасения!» Но Господь был уже близ, и стенавшая в горести душа едва восклонила главу свою, как узрела Господа, Который стоял над нею с простертыми объятиями, готовый поднять ее. Утешительное слово изо­шло из Божественных уст Его: «Вот как ко Мне приходить должно!» И тем видение кончилось.

Вот видите ли, как надобно приходить к Гос­поду! Нечего тут умствовать! Такой путь моле­ния учредил Сам Господь: сим путем и будем идти. Он пришел в мир грешников спасти: греш­никами и будем приходить к Нему, только греш­никами, плачущими о грехах своих с решимостию не повторять их более. Праведника нет ни одного на земле; все грешники и все оправдыва­ются туне, благодатию Господа Иисуса Христа, ради веры в Него и слез раскаяния и сокруше­ния! Будем же плакать о грехах, да спасемся! Аминь.

 

 

В НЕДЕЛЮ МЯСОПУСТНУЮ (О Страшном Суде)

 

В позапрошлое воскресенье говорила нам мать наша, Святая Церковь: «Всячески ревнуйте о добродетельном житии, но не гордитесь добрыми делами своими; потому что вы не можете их наделать столько, чтоб на них можно было окончательно основать надежду сво­его спасения. Потому, не ослабевая в доброделании, не полагайтесь на свою праведность». В про­шедшее воскресенье Святая Церковь говорила нам: «Чистые только и святые войдут в Царст­вие Божие... Как вы не представляете себя Гос­поду чистыми в неуклонном исполнении Его за­поведей, то поревнуйте очистить себя от всякого греха слезами покаяния. Плачьте о грехах сво­их: как плачут о мертвом, чтобы выплакать у Бога помилование».

Ныне же что она говорит? Ныне она живо­писует нам Страшный Суд Божий и тем хочет послушных чад своих воодушевить на большие и большие труды, а нерадивых и беспечных про­будить от усыпления. Первым она говорит: «Трудитесь и не ослабевайте в трудах своих; ибо, ког­да придет Господь и все святые Ангелы с Ним, тогда поставит Он вас одесную Себя и скажет вам: «приидите, благословенный Отца Моего, на­следуйте уготованное вам Царствие от сложе­ния мира» (Мф.25,34). И с той минуты вы начнете вкушать блаженство, для выражения которого нет слов на языке человеческом. Тогда забудете все тру­ды свои и скорби». А вторым, то есть нерадивым, говорит ныне Святая Церковь: «Непрестанно внушаю вам — живите, дети мои, как жить сле­дует истинным христианам, а вы не слушаете. Приглашаю вас к покаянию, а вы уши свои за­тыкаете от зова моего; говорю вам — плачьте о грехах, а вы не только не плачете, но издеваетесь над плачущими, издеваетесь даже над самым уставом покаянным, как и над всем порядком жизни христианской. Убойтесь! Прейдет образ мира сего, явится строгий Судия и поразит вас гневным отвержением Своим: «отыдите от Мене, проклятии, в огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его» (Мф.25, 41).

Вот нынешний урок! Ясен он и полон при всей простоте своей и краткости. И мне ничего не остается прибавлять к тому, кроме одного: напечатлейте образ Суда Божия в уме и сердце вашем и всегда носите его в себе, не отрывая от него внимания вашего. Сами увидите, каким во­одушевлением и какою готовностию на всякого рода труды исполнится дух ваш, если вы хотя малое попечение имеете о спасении души своей! С другой стороны, какой страх и какое сокруше­ние изольются в сердца тех, кои не совсем ис­правны, страстям поблажают и вольности пре­даются. Можно сказать, что если б каким-нибудь образом можно было глубоко запечатлеть в ду­ше людей сей образ Суда Божия, то все в непро­должительном времени сделались бы исправны­ми ревнителями добрых дел. Ибо положите, что верная пришла бы весть с Неба, что вот завтра или послезавтра придет Господь! Стал ли бы кто предаваться тогда утехам и забавам? Стал ли бы поблажать страстям своим и творить грехи?.. Стал ли бы еще отлагать покаяние и исправле­ние свое?.. Разве безумный какой стал бы так делать, а все, не потерявшие смысла, бросились бы поспешнее делать всё, что еще можно сделать в это короткое время. Как ученики, для кото­рых настает экзамен, о том только и думают, как бы приготовиться к экзамену: иной не спит по­чти и не ест, а не то чтоб позволил себе еще и об играх и шалостях подумать,— так было бы и с нами, если б память Суда Божия никогда не выходила из головы нашей... Только и заботы было бы у нас, как бы неопустительно исполнить все требуемое Господом и тем угодными явить­ся Ему в Час Суда. Но то беда наша, что мы привыкли отдалять от себя сей Час Суда, при­выкли или дали себе на то право. Думает вся­кий: «Сколько уж времени я живу, все слышу: «Вот Суд! Вот Суд!..» — и нет доселе Суда. Может быть, еще не скоро. Отцы наши, деды и прадеды тоже ждали Суда, но вот еще и мы не видим его, спустя столько времени после них». Все сие так. Можно прибавить и еще более того: что вот уж восемнадцать веков, как сказал Гос­подь о Суде и как ждут Суда, и все нет его. Но что же из этого? Не было его доселе, но, может быть, не успеем мы выйти из храма сего, как при­дет Господь. Ибо то несомненно, что Он придет и что никто не может сказать определительно, когда Он придет. И вздоха не проведем, как Он явится. Ной говорил своим согражданам: «Пе­рестаньте грешить, иначе — потопом потопит вас Господь». Может быть, в начале проповеди иной и остепенялся, но потом, как прошло десять, двад­цать, сто и более лет, всякий давал себе право не верить так долго не сбывавшейся угрозе. Но неверие сие ведь не отдалило же события. При­шел же потоп и взял все... Может быть, за мину­ту до этого повторял проповедь свою Ной, и над ним смеялись, но все же исполнилось то, что по­ложено Господом; иного, может быть, за смехом сим и потоп застал. Так и у нас есть немало лю­дей, кои отдаляют Час Суда; иные, может быть, и не верят тому; но все это не отстранит Суда, и будет минута, когда исполнится положенное Господом,— исполнится, когда не чаем, захватив нас внезапно. «Во дни Ноя, — говорит Господь, — ели, пили, женились, посягали», строились и торговали... Никто и не думал о потопе. Но потоп пришел внезапно и «взял все» (Мф.24,37-39). Вот и мы едим, пьем, веселимся и хлопочем о разных делах, — о Суде Божием и думать не думаем; но, может быть, он сейчас же придет и застанет нас в чем есть. Ибо как молния, показавшись на одном краю неба, в одно мгновение пробегает до друго­го и охватывает все небо, так будет внезапно и мгновенно явление Сына Человеческого.

А мы отдаляем от себя сие решительное вре­мя, и отдаляем на неопределенную даль, так что и конца будто не видать, когда сие будет. Но вот что: отдаляйте Суд Божий — на сколько хоти­те. Может быть, и в самом деле не скоро еще придет Господь судить живых и мертвых; но ка­кая же от этого нам льгота или поблажка?.. Все же Он придет и будет судить именно нас и су­дить без лицеприятия, по закону Евангелия, нами воспринятому. Все же наш долг быть истинны­ми христианами оттого нисколько не умаляется. Хоть сейчас, хоть чрез тысячу лет придется нам стать на Суд, все же придется, и на Суде том мы будем давать отчет в употреблении настоя­щих часов, дней и лет, действительных, а не будущих, воображаемых. Так не лучше ли нам всякий час держать себя так, как бы Господь сейчас имел явиться, или, лучше, так, как бы мы стояли уже на Суде. О, если бы Господь дал нам в такое настроение привести ум свой! Какая рев­ность о святости начала бы тогда снедать (уязвлять) нас? Враг знает силу сего помышления и всячески выбивает его из головы нашей разными благо­видными предположениями! Но, братие, умуд­римся противопоставить всем его козням одно простое рассуждение. Скажем ему: «Пусть не скоро Суд, но ведь если можно отсюда извле­кать какую-либо поблажку, то это тем только, кои могут быть уверены, что час смерти их со­впадает с Часом Суда отдаленного; нам же что из того? Вот, ныне или завтра придет смерть и покончит все наше и запечатлеет собою участь нашу навсегда, ибо после смерти нет покаяния. В чем застанет нас смерть, в том предстанем мы и на Суд. Застанет нас смерть нераскаянными грешниками, грешниками нераскаянными уз­рит нас и Судия Праведный и осудит. Застанет нас смерть кающимися о грехах и ревнующими о добре, такими признает нас и Судящий Гос­подь и помилует. Но когда придет смерть наша, никто того сказать нам не может. Может быть, еще минута, и всему конец... и пойдем мы к Пре­столу Божию, и услышим от Него приговор, ко­торого уже никто переменить не может». Такое рассуждение противопоставим лукавому врагу, который мыслию об отдаленности Суда Божия покушается затмить в уме нашем картину сего Суда и тем расслабить ревность нашу. И в са­мом деле, что пользы за горы отдалять время Страшного Суда, когда смерть, не меньше его грозная и решительная, стоит у нас за плечами? Покоримся же, как дети послушные, спаситель­ному внушению матери нашей, Церкви! Напол­ним память свою картиною Суда Божия и не будем отрывать от него своего внимания! От Суда веет не одним страхом и ужасом... Он мо­жет подать и обильное утешение. Ибо там будет сказано не одно: «отыдите... проклятии...», но и другое: «приидите, благословеннии...» и последнее прежде первого. Надобно только, помышляя о Суде Божием, так устроить жизнь свою, чтоб не попасть ошуюю, к козлищам, а одесную, к овцам. А для сего что нужно? Заповеди Божий испол­нять со всею ревностию, а если в грехи какие впадем, каяться о том и плакать, постоянно уго­варивая душу свою такими песнями церков­ными: «Живущи на земли, душе моя, покайся: персть (прах) во гробе не поет, прегрешений не избав­ляет. Возопий Христу Богу: «Сердцеведче, согреших, прежде даже не осудиши мя, помилуй мя». Доколе, душе моя, пребываеши в прегрешениих? Доколе приемлеши покаяния преложение? Приими во уме Суд грядущий и возопий Господу: "Сердцеведче, согреших, прежде даже не осудиши мя, помилуй мя"» (Тропарь, глас 3, по 3-й кафисме Псалтири).

«Душе, покайся прежде исхода твоего, Суд неумытен (беспристрастен) грешным есть и нестерпимый. Возо­пий Господу во умилении сердца: "Согреших Ти в ведении и не в ведении, Щедрый, молитва­ми Богородицы ущедри и спаси мя"» (Тропарь, глас 7, по 4-й кафисме Псалтири). Аминь.

 

 

В НЕДЕЛЮ СЫРОПУСТНУЮ (Основное чувство сердца есть грусть: природа наша плачет о потерянном рае)

 

Нынешний день Святая Церковь посвя­щает воспоминанию падения прароди­телей наших, и вы слышали, какие жа­лобные сетования влагает она в уста изгнанных из рая и сидевших прямо против него праотцев наших! Так живо было тогда чувство потери: рай был в виду и из него, может быть, доноси­лись благоухания цветов и дерев, напоминавших о блаженной жизни, которую так недавно вку­шали они в невинности. Нельзя было не сето­вать праотцам нашим.

Но то было сетование не Адама и Евы; но сетовала природа человеческая падшая! Все си­лы души и все части тела издавали плач. Праро­дители передавали его только словом сетовав­шей вместе с ними твари и будущему потомству. С той минуты сетование, плач и грусть сродни­лись с природою человеческою и стали состав­лять основной тон наших сердечных чувств и расположений. И кто из потомков первозданно­го, наследников падшей природы человеческой, не засвидетельствует сего собственным опытом?

В самом деле, мы любим повеселиться, но что значит, что, после самого полного веселия, душа погружается в грусть, забывая о всех утехах, от которых пред тем не помнила себя? Не то ли, что из глубины существа нашего дается знать душе, как ничтожны все эти увеселения срав­нительно с тем блаженством, которое потеряно с потерею рая. Мы готовы радоваться с радую­щимися, но, как бы ни были разнообразны и велики предметы радостей человеческих, они не оставляют в нас глубокого следа и скоро за­бываются. Но если увидим мать, плачущую над умершим сыном, единственною своею опорою, или жену, раздирающуюся над могилою люби­мого мужа, скорбь глубоко прорезывает душу нашу и слово и образ сетующих неизгладимы­ми остаются в памяти нашей. Не значит ли и это, что скорбь ближе и сроднее нам, нежели ра­дость? Вы слушаете пение или музыку; прият­но, конечно; отзываются в душе веселые тоны, но они скользят только на поверхности ее, не оставляя заметного в ней следа, между тем как тоны грустные погружают душу в себя и надол­го остаются ей памятными. Спросите путешест­венника, и он скажет вам, что из множества виденного выдаются из-за других у него в голове, преимущественно, такие предметы и места, кото­рые погружали его в грустную задумчивость.

Этих примеров достаточно, кажется, в пояс­нение той мысли, что основное чувство нашего сердца есть грусть. Это значит то, что природа наша плачет о потерянном рае и, как бы мы ни покушались заглушить плач сей, он слышится в глубине сердца, наперекор всем одуряющим ве­селостям, и понятно говорит человеку: «Пере­стань веселиться в самозабвении; ты, падший, много потерял: поищи лучше, нет ли где способа воротить потерянное?»

Один язычник подслушал сей плач души человеческой и вот в какое иносказание облек он свою о том мысль! Какой-то мудрец старых лет ходил в уединенном месте, погруженный в размышление о судьбах человечества. Из сей задумчивости он выведен был вопросом: «Ты, верно, видел его? Скажи, куда пошел он; я уст­ремлюсь вслед него и, может быть, настигну его». Обратившись, мудрец увидел девицу. На ней была одежда царских дщерей, но изношенная и изорванная. Лицо ее было мрачно и загорело, но черты его показывали бывшую некогда высо­кую красоту. Осмотрев странницу, мудрец спро­сил ее: «Что тебе нужно?» Она опять повтори­ла: «Ты, верно, знаешь его, скажи, где и как мне найти его?» — «Но о чем это говоришь ты?» — сказал мудрец. «Ты разве не знаешь об этом,— отвечала дева. — Охма! А я думаю, что нет чело­века, который бы не знал о горе моем». Мудрец с участием спросил ее: «Скажи, в чем горе твое, и, может быть, я придумаю, как пособить тебе». — «Подумай и пособи,— отвечала она.— Вот что я скажу тебе. Я была в стране светлой, испол­ненной радости. Мне было там хорошо, как хо­рошо! Готовился брак... Жених мой, не помню черт лица его, был неописанной красоты... Уж все почти я забыла... но помню, что все уже было готово к браку, как вот кто-то пришел и говорил мне такие сладкие речи... Потом дал мне что-то выпить. Я выпила и тотчас впала в беспамят­ство или заснула. Проснувшись, — ах, лучше бы мне не просыпаться никогда! — проснувшись, я нашла себя на этой земле мрачной и душной. Где девалось то мое светлое жилище? Где мой жених и его радостные очи, я того не знала. На первых порах я только бегала в беспамятстве туда и сюда, рвала на себе волосы и била себя в перси от сильной муки, томившей душу мою. Успокоившись немного, я решилась искать по­терянное... И вот сколько уже времени хожу по земле и не нахожу того, «егоже возлюби душа моя» (Песн.1,6). Днем спрашиваю солнце, а ночью луну и звезды, каждые сутки обходя кругом землю: «Не вида­ли ль вы где того, кого ищет душа моя?» И они не дают мне ответа... Есть ли горы, где бы не слышался голос мой? Есть ли леса, где бы не раздавался вопль мой? Есть ли долины, кото­рых бы не истоптала нога моя? Но вот сколько уже времени блуждаю, ища потерянного, и не нахожу. Но скажи, не знаешь ли и не слышал ли ты, где — то, о чем так тужит душа моя!» Мудрец подумал немного и сказал: «Если б ты назвала мне имя жениха твоего и имя царства его и страны, где было светлое жилище твое, я указал бы тебе туда дорогу, а по тому, как ты говоришь, никто не может поруководить тебя! Разве не сжалится ли над тобою жених твой и не пошлет ли кого указать тебе дорогу в потерян­ное тобою блаженное жилище или не придет ли сам за тобою!» Сказав сие, мудрец отвернулся, а дева пошла далее снова искать необретаемого. Понятно, что значит это иносказание! Оно изображает душу, сетующую о потере рая и об­щения с Богом, ищущую Его и не находящую. Такова и всякая душа, таковы и наши души по естеству! Разница в чем? В том, что языческая душа только искала и искала, но не находила искомого, и язычник не мог далее идти! Разум встречается с ясными признаками — указате­лями падения и потери рая, но не умеет найти способа к восстановлению падшего и возвраще­нию потерянного. Мы же, братие, не сыны ночи и тьмы, но сыны света и дня. У нас не может быть о том никакого недоумения. Мы знаем, что Господь и Спаситель Сам приходил на землю взыс­кать и спасти погибшего; Сам всех призывает к Себе: «приидите ко Мне... и Аз упокою вы» (Мф.11,28). «Вы потеряли Царство... Вот оно приблизилось! По­кайтесь и веруйте во Евангелие, и Я возьму вас к Себе, и будете со Мною в раю, в обителях Отца Моего веселитися и вечеряти». Так, братие, брак снова уготован. Господь Сам предлагает Себя в Жениха кающейся душе, для чего послал в мир невестоводителей, сначала Апостолов, а потом преемников их, чтоб они обручали Ему души человеческие, сетующие о потере тесного обще­ния с Ним, представляя Ему их, посредством освятительных действий Церкви, девами чисты­ми, не имущими скверны или порока или нечто от таковых. Благодарение Господу! Вот и нас призвали ко браку! Вот и мы уже в невестнице Христовой, в Святой Церкви! Вот и наши души получили знак уневещения — обручение Свята-го Духа в Святых Таинствах, как бы обручаль­ное кольцо! Что еще остается? Остается ожи­дать, когда отворится дверь, изыдет Жених и позовет нас к Себе, в вечные обители. Тогда воз­радуется сердце наше, и радости нашей никто уже не возьмет от нас. О, даруй, Господи!

Но, братие, вам ведомы условия, на кото­рых все сие — обещаемое — будет действитель­но нам даровано! Будет возвращен нам рай и брачное общение с Господом, если явимся чисты­ми и непорочными пред Ним, когда предстанем Ему по исходе от жития сего. Мы уже очищены в Крещении и сколько раз очищали себя в Покая­нии. Но посмотрим на себя поближе: нет ли в нас еще каких пятен, обезображивающих лицо или одежды наши, и поспешим снова омыть их сле­зами покаяния. «Се, ныне время благоприятно, се, ныне день спасения!» (2Кор.6,2). Настают дни очищения! Воспользуемся сим благоприятным временем! Много бо согрешаем все. Если не у всякого есть смерт­ные грехи, но все же есть грехи. Запылившийся в дороге хоть не то же, что упавший в грязь, но все же ему нельзя оставаться так. Надо и лицо умыть, и платье вычистить. Так и тем, кои идут путем жизни сей многособлазнительной, нельзя не запятнаться хотя чем-нибудь. Что бы это ни было и как бы малозначительным ни представ­лялось, нельзя того оставить на себе — надо очи­стить. Ибо Господь говорит, что в Царствие Его не войдет ничто нечистое. Когда — ничто нечи­стое, значит, не только большая, но и малая не­чистота преградит нам путь в Царствие Божие... Имея сие в виду, поревнуем очистить себя от всякой скверны плоти и духа в приближающие­ся дни, чтоб не лишиться нам навсегда так благостынно возвращаемого нам блаженного жили­ща. Аминь.

 

 

В СРЕДУ СЕДМИЦЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИКОГО ПОСТА (умягчение и сокрушение сердца одно заменяет все правила и все руководства, как готовиться к покаянию)

 

Вот уже протекли мы половину поприща говения! Еще несколько, и приступим к Таинству Покаяния, чтоб, очистившись как должно, сподобиться Причащения Святых, Пречистых и Животворящих Христовых Тайн, во исцеление души и тела, а не в суд, или осуж­дение. Господь да сподобит нас сего великого Дара Его благодати! И сподобит, если не поме­шаем Ему сподобить. Ибо Он желанием — же­лает всем приобщиться и всех приобщить Себе; если сего не бывает, то причиною тому мы сами. И вот о чем больше всего надобно нам по­заботиться в остальное еще время: устранить причины, могущие воспрепятствовать любообщительному Господу приобщиться нам, ибо в этом существо Причащения! Что же может вос­препятствовать сему? Главным образом — одно: нечистота сердца. Ибо как войти Чистейшему в храмину сердца, когда сия храмина не чиста? Очистим же ее!

Конечно, лучше бы всего содержать ее чис­тою и потому всегда быть готовыми принимать Господа или, лучше, быть способными всегда носить Его в себе. Но если мы не так счастливы в сем отношении, если, не остерегшись, пали в грехи, запутались в страсти и осквернили тем внутреннюю храмину свою, поспешим омыть ее в предлежащей нам бане Покаяния. Когда Господь требует чистоты и святости, то требует непрерывной святости не непременно; а очище­ния грехов в Покаянии и Исповедании требует непременно. Мешают грехи общению с нами Гос­пода, но не грехи соделанные, а грехи, по соделании их, оставленные неоплаканными и неисповеданными. О! Даруй нам, Господи, обилие слез сокрушения и откровенного, без жаления себя, Исповедания грехов!

Но, братие, понудимся немного и сами умяг­чить свое сердце! В прошедшие дни мы уже довольно подготовили себя к тому. Пост сми­рил несколько плоть и облегчил душу; домаш­нее уединение и хождение в храмы отреяли дым и чад мирской суеты; слушание поемого и чита­емого в храме и домашнее молитвословие, с чте­нием, кто может, спасительных книг, заместили уже много недобрых представлений помышле­ниями благими. Все сие нужно. Продолжая и далее неопустительно поступать таким образом, приложим еще один труд или прием, исключи­тельно направленный к тому, чтоб сокрушить окаменелое сердце свое.

В руках естествоиспытателей есть один при­бор, состоящий из вогнутой большой тарелки, которая, принимая лучи теплоты, собирает их в одну точку и зажигает там вещество, какое будет подставлено. Вот подобное нечто можно сделать и над сердцем. Соберем на своде ума нашего все поразительные истины, какие пред­ставляет нам святая вера, и наведем их на серд­це. Теснимое и проникаемое ими со всех сторон, оно, может быть, уступит силе их, умягчится, со­греется, расплавится и породит пары воздыха­ний и загорится жгучим огнем сокрушения.

Не считаю нужным перечислять сии исти­ны: вы их знаете. Например, вот что: грехом любовь беспредельная Творца и Промыслителя оскорблена, обеты Крещения нарушены, второе: распят Господь и Спаситель наш (то есть ког­да грешили, мы продавали Его, подобно Иуде, заушали, оплевали, ругались над Ним и, нако­нец, распяли), чрез грех потеряны все высокие преимущества христианские, и не только хрис­тианские, но и человеческие, и человек уподо­бился скоту. К тому еще: ныне -завтра смерть, далее Суд, которого, не покаявшись, нет возмож­ности переменить. Еще: может быть, мы, как бесплодная смоковница, оставлены только на это время Покаяния, в надежде, что принесем плод слез, и если сего не будет, то посечены бу­дем. Сии и подобные поразительные мысли со­бирайте в душе и бейте ими свое сердце... Осо­бенно делайте сие во время молитвы. Труд без саможаления с молитвою верно увенчается ус­пехом! Одного только не забудьте: не верьте своему сердцу!.. Оно лукаво и есть первый нам изменник. Его надо взять в руки и без жалости жать и бить, как жмут и колотят белье, которое моют; надо бить сие сердце за то, что оно, как жадная губка, впивало в себя всякую встречав­шуюся нечистоту, и жать для того, чтоб выжать сию нечистоту.

Когда же умягчится сердце, тогда легко им совладеть: тогда оно готово бывает на все и гиб­ко, подобно шелковой материи. Тогда, что ни скажи, оно все сделает. Скажи ему: «Плачь» -заплачет; скажи: «Исповедуй грехи» — испове­дует; скажи ему: «Перестань грешить» — и от­ветит: «Перестану, перестану». Тогда останется только одно еще дело сделать над ним: навести на него зеркало слова Божия, или Божествен­ных заповедей, и заставить его смотреться в нем. Тогда оно отразится в сем зеркале со всеми сво­ими пятнами, морщинами и ранами, то есть со всеми грехами, и большими, и малыми; тут уви­дит оно и гордость, и спесь, блуд и тщеславие, щегольство и сластолюбие, обиды, гнев, зависть и прочее, вообще все, чем чье сердце грешно пред Господом. Спросите его тогда: «Ты ли это?» — и оно охотно ответит: «Да, это я... несчастное»; а в другое время оно спрячется или укажет на другого. Говорите ему: «Во всем этом ты винов­но?» Оно ответит: «Да, я виновно и само добро­вольно все сие наделало...»; а в другое время оно сего не скажет. Говорите ему: «Ты безответ­но?» — «Да, безответно»; а в другое время оно наговорит бездну оправданий и извинений. При­бавьте ему, наконец: «Припади же к стопам милосердия Божия и умоляй Его о помиловании... плачь и сокрушайся, исповедуй все грехи свои и положи твердое намерение не поблажать бо­лее страстям своим, не грешить и не оскорблять тем Господа своего!» И все сие оно совершит, как послушное дитя. А в другое время ему хоть и не говори!

Вот как дорого умягчение и сокрушение сер­дца! Оно одно заменяет все правила и все руко­водства. Обыкновенно много пишется правил, как готовиться к Покаянию и как производить его... Но я скажу вам одно: умягчите свое серд­це и сокрушите его, и оно тогда само научит вас всему! Как бедный, находящийся в тесноте, яв­ляется изобретательным к облегчению своей уча­сти или вымолению помощи,— таковым явится и сердце сокрушенное... Ибо оно тогда будет в тесноте, как пойманный и уличенный преступ­ник. Как начнет оно тогда хлопотать о том, как бы облегчить скорбь свою и избежать близкой опасности! Как радостно ухватится тогда оно за способы, предлагаемые Церковию, такие спосо­бы, к коим без того надобно бывает привлекать его ужем, как ленивого раба,— и ухватится за них тем радостнее, что способы сии так немно­госложны: переузнай грехи свои все, то есть все грешные дела, слова, мысли, чувства и располо­жения, и поди исповедуй их духовному отцу сво­ему! И будешь непорочен, и выйдешь из бани Покаяния «чист, как волна, и бел, как снег» (Дан.7,9). Вот и всё! Видите, как немного! А каков плод? Таков, что его и описать нельзя; ибо того, кто так по­ступает, Господь не сочтет уже недостойным все­ления Своего, но сотворит с ним по обещанию Своему: ««К нему приидем и обитель у него со­творим» с Отцом и Святым Духом чрез Приоб­щение Крови Моей и Плоти»» (Ин.14,23). А тогда — вот и Царствие! Вот и все, чего так ищем и чего с та­ким потом добиваемся!

Сотворим же так, братие! Поспешим так уст­роиться ко времени Причащения Святых Тайн, чтоб чрез то сподобиться быть едино с Госпо­дом. О Господи, помоги нам! О Господи, благопоспеши нам! Аминь.

 

В ПЯТОК СЕДМИЦЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИКОГО ПОСТА (Полночное молчание устроим мы в душе и сретим так Господа)

 

Когда в каком-нибудь городе ожидается прибытие царя, то жители его всячески заботятся о том, чтоб приготовиться к достойному принятию его: выравнивают дороги, исправляют улицы и дома, особенную же заботу прилагают о том, чтоб убрать прилично царско­му лицу дом, назначенный для помещения госу­даря. Потом, когда уже всё подготовят, то ко времени, назначенному для прибытия его,- выхо­дят в сретение ему. Тут если и говорят, то толь­ко о желанном высоком посетителе! Когда же наконец пронесется весть: «Едет!» — все погру­жаются в глубокое молчание, только очи свои устремляют туда, откуда ожидается прибытие его.

Вот точно то же и у нас теперь. Святая Цер­ковь давно уже возвестила нам: «Грядет Гос­подь, грядет ко всем, хотящим принять Его». Вступив во святую Четыредесятницу, мы начали готовиться ко сретению Его в несомненной уве­ренности, что Он придет к нам в Святом Таин­стве Тела и Крови Своей и вселится в нас чрез Причащение. Для сего оставили житейские дела, говели, ходили в храмы, уединялись, молились, читали и слушали читаемое. Потом мы должны были, пересмотрев всю свою жизнь, сделать стропотное правым и острое гладким. Исповеда­нием и обетом не портить более пути своего; должны были поставить в должный чин все от­правления и нужды тела, эти улицы, где будет проходить Господь; паче же всего позаботиться о том, чтоб убрать храмину сердца возбуждени­ем в нем добрых чувств и расположений, чтоб, пришедши, Господь успокоился в нем и Своим покоем упокоил нас с облаженствованием. Сде­лано ли все сие, братие, как следует? Если так, то мы совершенно готовы встретить Господа. И Он обрадуется нам... и мы будем обрадованы Им. Теперь же что? Теперь выходите в сретение Его.

Еще несколько, и Господь приидет! Будем ждать Его в глубоком молчании, как ждут помя­нутые граждане государя! Пусть умолкнут у нас все чувства и око ума невозмутимо да зрит туда, откуда чает встретить Желаемого, углубля­ясь в Таинство Тела и Крови. Случалось ли вам в полночь сидеть в уединенной комнате? Вы, верно, ощущали, как в ту пору на все кладется печать молчания и по всему миру проходит какая-то величественная тишина, делающая замет­ным самое легкое движение. Вот в такое состо­яние поставим и мы себя с сей поры, в чаянии наития на нас пришествия Господа, и в свое вре­мя Он снидет на нас, как дождь на руно и как капля, каплющая на землю. Мудрые девы в пол­ночь сретили Господа и введены были Им в брач­ный чертог. Полночное молчание устроим и мы в душе и сретим так Господа! Израиль, после трехдневного приготовления приведенный Мо­исеем к подножию Синая, в неподвижном мол­чании, в страхе и трепете ждал Бога, имевше­го явиться ему на горе и говорить к нему: так устроимся внутренне и мы и благоговейно бу­дем ждать не страшного в громах и молнии яв­ления Бога, но явления Господа, обилие милос­тей нам приносящего.

Скажет кто: «Как в глубоком молчании? Ужели без всяких чувств?» Нет, не без всяких чувств, а только без движений суетливых и бур­ных, с тихим чувством умиления, растворяемо­го радостною надеждою истинного вкушения Господа. Но — приходит Великий Господь. Как не страшиться и не трепетать! Да! Со страхом и трепетом исходите во сретение Ему, но не с таким, который мучит и заставляет бежать и ук­рываться, а с таким, с каким Херувимы и Сера­фимы предстоят страшному Престолу Божию, пия от него блаженство, несмотря на всю пристрашность (трепет, испуг, страх). Но те бесплотны и чисты, а мы с плотью и исполнены грехов! С грехами нель­зя приступать к Господу, и не приступайте. «Бог есть огонь поядаяй» (Евр.12,29) и пояст, как Дафана и Авирона, всякого, кто придет к Нему во грехах. Толь­ко идут ли к вам сии опасения? Если вы созна­ли все грехи свои, поболели и сокрушились о них, исповедали их духовному отцу и положили твердое намерение не грешить более — веруй­те, что, в час разрешения священнического, со­вершенно изглаждены все грехи ваши, вы объяв­лены невинными и облечены в царскую одежду оправдания, в которой дерзновенно можете при­ступить к брачному пиру Сына Царева. Если точно вы приготовились как следует, то не ос­корбляйте пустою страшливостию Господа, гря­дущего к вам с обилием милостей. Полные бла­гоговейной любви очи устремите на Него и так исчезайте в Нем теплым возношением к Нему сердца своего, пока приидет и вселится в вас.

Так, братие, еще «мало елико елико (мгновение). Грядый приидет и не закоснит» (Евр.10,37). Верою и любовию при­ступим, да причастницы Жизни Вечной будем; верою и любовию сретим Его и отверзим Ему двери сердца, да внидет Он и вечеряет с на­ми (Апок.3,20). Отселе же позаботимся учредить и самую Вечерю. На сию Вечерю Он Сам Себя прине­сет, а мы - что? А мы принесем хлеб и соль. Соль — плач и сокрушение о грехах прошед­ших; хлеб — твердую решимость не грешить более. Вот то, что больше всего Он жаждет вку­сить в нас, когда мы причащаемся Его. Это — и должное сретение Его, и покойное ложе, на коем упокоится Он, насытившись нами и нас насытив Собою!

Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа да даст вам, по богатству славы Своей, силою утвердиться духом Его во внутреннем человеке, вселитися Христу верою в сердца ваши, чрез Причащение Святых Его Тайн. Аминь.

 

 

В СУББОТУ СЕДМИЦЫ ПЕРВОЙ ВЕЛИКОГО ПОСТА (Мы приняли врача и вседейственное врачество по Святом Причащении)

 

Слава Тебе, Боже! Слава Тебе, Боже! Сла­ва Тебе, Боже! Благодарим Тя, Господи Боже наш, яко не отринул еси нас, греш­ных, но общники быти святынь Твоих сподобил еси! Благодарим Тя, яко и нам, недостойным, при­частиться Пречистых Твоих и Небесных Тайн даровал еси! Буди же нам по глаголу Твоему, Господи: «ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь во Мне пребывает, и Аз в нем!» (Ин.6,56).

Так, братие, теперь время не собеседования и поучений, а славословия и благодарения! К Еди­ному Господу, вас посетившему, да будет обра­щение ваше. Имеете теперь в себе самих — всех наставников единого Наставника... Ему внимай­те! Внимайте тому, что будет говорить вам Он в тайне существа вашего, сокровенно, но тем не менее действительно. Не членораздельною речью Он будет беседовать с душою вашею, а так — прямо в сердце напечатлеет нужные для жизни вашей внушения. Крепче храните только тиши­ну внутри, изострите ухо сердца вашего, прило­жите его к устам Его и внимайте.

Всякому подает Он свое благопотребное: ко­му мир душевных сил, кому просвещение очей сердца, кому исцеление ран душевных, кому воз­буждение ревности на добро, кому готовность на подвиги и самоотвержение, кому убеждение в истине — всякому свое. Но чем больше кто ока­жет внимания и готовности к деятельному по­слушанию, тем больше получит уроков, таких уроков, кои не памяти предаются, а печатлеются на существе. Не лишите же сами себя сего бла­га! Не мешайте Господу действовать в духе ва­шем: заключите их одних в храмине сердца. Пусть останутся вдвоем. Как в притче жених, введши внутрь брачного чертога мудрых дев, заключил двери, и никто уже из внешних не мог нарушать их взаимного общения,— так и вы, прияв в себя Господа, затворите все входы и ис­ходы, заключитесь и сами с Ним внутри и от­страните всякое внешнее развлечение.

Мы были больны, в большей или меньшей сте­пени; теперь приняли Врача и вседейственное врачевство. Дадим врачевству сему вполне воз­действовать в нас и, член за членом, проникнуть весь состав существа нашего, пройти во все уды, во утробу, в сердце, душу очистить, освятить по­мышления, составы утвердить с костьми вкупе, чувств просветить простую пятерицу и показать нас селением единого духа, а не селением уже греха, показать домом Бога, от которого да бе­жит всяк злодей и всяка страсть.

Вот сколько надобно еще произвесть Врачу! Не будем же мешать Ему! Говорят, что сон боль­ного благоприятствует действию врачевства. Ус­покоимся же, как бы уснем для всего внешнего, чтоб дать свободу принятому Врачу и врачевству действовать беспрепятственно в нас всею своею силою.

И время ли теперь заниматься чем-нибудь по­сторонним? Дайте душе нарадоваться Господом и Господу — душою. Давно они не видали друг друга. Грехи разлучали их! О, если б никогда не повторялись грехи сии! Как тому, кто с дороги, дорог покой, так дорого упокоение Господу те­перь в душах наших. Он утомлен исканием нас и исканием входа к нам. Грехами своими, страс­тями и мирскими обычаями мы изгнали Его. Вот все время Он искал нас, то как потерянную драх­му, то как овцу погибшую, и не находил, потому что мы всячески ухищрялись укрываться от Него. Бывало, что Он и захватывал нас где-нибудь, становился у дверей сердца и толкал, чтоб отво­рили, но мы не отворяли: толкал словами истины, и мы не внимали им; толкал тревогами совести, и мы заглушали их; толкал внешними скорбями, но и то не образумило нас. Наконец вот настало благоприятное время поста. Мы немножко остепенились, потрудились в подвигах молитвы и воздержания, пришли в себя, отверзли Ему серд­це свое Исповеданием и сокрушением, и Он во­шел в нас в Святом Причащении. Дадим же Ему насладиться душою нашею! Не возмутим покоя Его скорым возобновлением суетностей и тем паче — страстных дел и обычаев...

Сколько раз уже мы изгоняли Его!.. Потер­пим Его в себе хоть теперь. Правда, милостив Господь! Верно, снова будет искать входа к нам и снова внидет. Но что, если нынешнее Его снис­хождение к нам есть последний предел Его дол­готерпения!.. Что, если, будучи и после сего вынужден отыти от нас, Он произнесет оконча­тельный приговор: «се, оставляется вам дом ваш пуст!» (Мф.23,38). Редко бывает сие, но бывает. Почему знать, не сбудется ли сие над нами, если снова допус­тим себя — оскорбить Его любовию к нам горящее сердце! Тогда что? Тогда седмь лютейших бесов внидут и будут витать в нас, муча и тер­зая. Ах, убоимся сего, братие!

Но страх сей поставим при дверях сердца нашего, как стража и охранителя внешнего, внут­ри же всею любовию обымем Господа и в сем сладостном общении пребудем с Ним до гроба, храня твердо положенный ныне с Ним завет и обеты, данные на Исповеди: «Грешен не буду, грешен не буду», и ходя таким образом, как бы теперь только вышли из купели, в обновлении жизни. Аминь.