Неделя о мытаре и фарисее

Митрополит Антоний Сурожский

Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

Если в течение прошедших недель мы ответили на призыв Церкви задуматься над воскресными чтениями Священного Писания, мы должны были научиться уже от слепого Вартимея тому, как открываются глаза человека, тому, что единственный путь увидеть - это обратить к Богу мольбу о том, чтобы снял Он с нас нашу ослепленность: ослепленность собой, ослепленность сосредоточенностью на своей жизни, с тем, чтобы открылись наши глаза на мир Божий, каким его видит Бог, на ближнего нашего и на путь, который лежит перед нами. Но когда мы открываем глаза, редко-редко умеем мы и даётся нам встретить взор Спасителя нашего и Бога. Редко это даётся, потому что этот взор должны были бы мы встретить в глазах каждого из тех, кто носит имя Христово, кто назван христианином, в глазах каждого из тех, кто получил имя одного из тех святых, чей взор сияет любовью Христа. Но мы не таковы! И когда в нашей среде открываются чьи-либо глаза, редко-редко бывает, что он встречает взор бесконечного сострадания Божия, бездонной, спасительной Его любви. Чаще всего он встречается с взором людей, которые за ним наблюдают, которые готовы его осудить, которые готовы, часто, над ним насмеяться, которые редко взирают на него с глубоким пониманием любви.

Для того, чтобы победить этот соблазн: соблазн испугаться, соблазн смутиться, сойти с пути жизни на побочные пути прозябания земного, нам надо научиться от Закхея тому, что если действительно мы поняли, что есть путь жизни и путь смерти, если мы действительно поняли, что от смерти нам надо перейти в жизнь, нам надо пройти мимо человеческого суда и стать только перед судом своей совести и перед судом Божиим.

И вот сегодняшнее евангельское чтение ставит нас именно перед этим. Пришли в храм фарисей и мытарь. Фарисей, ослепленный не грехом, а своей праведностью, ослепленный тем, что он будто бы сохраняет все законы и все правила, и поэтому имеет право предстоять Богу. Он не понял, что закон может быть исполнен до конца, но человек может еще не родиться к любви и к тайне благодати через нее. И мытарь - который вдруг ощутил, осознал святость Божию, Божию несказанную красоту. Он, встав перед ней, по суду своей собственной совести понял, что нет ему места перед лицом Божиим, что перед лицом Божественной святости, неизреченной чистоты, несказанной Его красоты нет места греховной помрачённости. Он вошел в храм и остановился у притолоки церковной. Он почувствовал, что храм -место, пространство, посвященное Богу нераздельно, так свято, что он не смеет даже ступить в него. Он только остался у дверей, и совесть его осуждала во всём том греховном, недостойном Бога и недостойном его самого, что в течение жизни он сделал. Он не мог войти в святыню Божию, совесть его останавливала, и он каялся и плакался у этой двери, открытой, и вместе с этим, непроходимой для него.

Встанем и мы, в течение всей этой недели, перед судом своей совести; не будем думать о том, что Бог милостив, что Он всепрощающ; не будем думать о том, что мы искуплены Его бесценной кровью, что Его любви нет предела, а поставим перед собой другой вопрос: каков я? Посмотрим на себя самих и произнесём над собой суд; поставим перед собой вопрос: что же должен Бог простить нам? Что должен Он исцелить, что должен Он очистить в нас? И поставим также перед собой образ Страстей Господних, потому что мы можем быть прощены, исцелены, очищены, спасены только потому, что Христос прошел через ужас предсмертной Гефсиманской ночи, через поругание, через распятие, через Богооставленность и смерть, через сошествие во ад. Поймем, что наши грехи - мои личные, твои личные грехи - причина всего того, перед чем мы содрогаемся, когда взираем на страсти Господни. Поставим перед собой вопрос о том, чего стоит Богу мой грех, мое безбожие, моя бессовестность, моя бесчеловечность, моя неправедность... Поставим этот вопрос, как ставил его перед собой мытарь, ужаснувшийся перед собой самим, и только в будущую неделю посмотрим на то, как нас встречает Господь, Который Сына Своего Единородного дал на смерть, чтобы мы могли жить. Аминь