Слово в неделю 3-ю по Пятдесятнице

Святитель Филарет Московский

И о одежди что печетеся? Смотрите крин сельных, како растут: не труждаются, ни прядут. Глаголю же вам, яко ни Соломон во всей славе своей облечеся, яко един от сих. Матф.VI. 28 и 29

Можно предугадывать, что говорено будет против излишних попечений об одежде и «убранстве»; и, может быть, при сей догадке, некоторые уже помышляют, что сей предмет слишком мал для того, чтобы занять внимание христианскаго собрания, в час, назначенный для спасительнаго учения. Но излишества и в малых вещах не суть малости. Излишество в пище и питии в самом начале своем есть источник немощей и болезней; а в своем продолжении может превратиться в медленное самоубийство. Так и вред суетных попечений об одежде простирается от тела до души: это уже не малость! Есть люди, у которых сии попечения составляют не малую долю ежедневных упражнений, и похищают великую часть времени, которое, все без остатка, нужно для приобретения вечности, это никак не малость! Кому, несмотря на сие, поучение об одежде и уборах кажется малостию, тот пусть помыслит, мог ли величайший под солнцем Учитель учить малостям? Не слушайте, если не угодно, малых людей, разсуждающих о малостях, но вы не должны оставить без внимания того, чему Небесный Учитель нас поучает.

О одежди что печетеся? Смотрите крин сельных, како растут: не труждаются, ни прядут. Глаголю же вам, яко ни Соломон во всей славе своей облечеся, яко един от сих.

Что такое одежда? В порядке естественном – средство для защищения человеческаго тела от разрушительнаго действия стихий; в порядке нравственном – защита стыдливости; в порядке гражданском – искусственное прикрытие членов тела, приспособленное к отправлению того или другаго звания общественнаго, и вместе отличительный знак званий и степеней, в них постановленных. Хотя из сих понятий тотчас можно усмотреть, что попечениями об одежде должны управлять необходимость, скромность, постоянство: впрочем, не остановимся на сих понятиях, которыя более показывают правильное употребление одежды человеками и обществами, нежели ея происхождение и первоначальное назначение от Творца человеков и обществ человеческих. С сего священнаго места можно и должно видеть далее, нежели обыкновенно видит мир и его стихийная мудрость.

Возведите мысли ваши к первым дням вселенныя, в которые человеческий род заключался в одной чете, только вышедшей из рук Создателя в совершенной чистоте и святости, – вы не найдете там никакого следа одежды. Беста, говорит книга Бытия, оба нага, Адам же и жена его, и не стыдястася (Быт. II, 25). Можно даже сказать без противоречия свидетельству Слова Божия, что они не были и наги, потому что не имели и не ощущали того недостатка, который мы называем наготою: подобно как тот не есть еще гладен, кто не принимает пищи, но и не чувствует в ней нужды. Но вкусили прельщенные лукавым змием от запрещеннаго плода, и разумеша, яко нази беша (Быт. III. 7). Вот начало наготы! Яд греха, принятый в душу и сердце, быстро разлился по всему существу их; страсти возбудились и произвели безпорядочныя движения в теле; и похоть ли, которая заченши раждает грех (Иак. I. 15), сама тотчас родилась от перваго греха, или несчастные родоначальники устыдились будущаго племени, которое носили в чреслах своих и котораго сделались теперь убийцами; – только они прежде всего поспешили закрыть сии чресла. И сшиста листвие смоковное, и сотвориста себе препоясания (Быт. III. 7). Вот происхождение одежды!

Итак, что есть одежда наша? Она есть произведение беззакония; она есть обязание греховной раны, и притом пустое, без целебнаго елея; она есть слабое средство для кратковременнаго сохранения осужденнаго тела от действия стихий, совершающих его казнь; она есть прикрытие нравственнаго безобразия, соделавшагося естественным; она есть защита от стыда телесной наготы, изобретенная обнаженным в совести человеком; она есть видимый знак человека– преступника; она есть всеобщий и всегдашний траур, наложенный раскаянием, по смерти первобытной непорочности; она есть знамя победы, которое наш враг выставил наружу, овладев нашею внутренностию. Что же делают те, которые с такою заботливостию наперерыв стараются блистать красотою и великолепием одежд? – Едва ли что-нибудь более, как только возобновляют и украшают торжество древняго врага человеческаго рода. Что значит сия гордость, с которою имеющий на себе дорогую одежду едва удостоивает взора покрытую вретищем или полураздетую нищету, – сия ненасытимость, с какою некоторые со дня на день умножают сие непостоянство, с которым так часто переменяют уборы? Не есть ли сие нечто подобное тому, как если бы больной вздумал тщеславиться множеством своих струпов и красотою обязаний; или, если бы раб, принужденный носить оковы, желал иметь их в великом числе и выработанныя с разнообразным искусством?

Правда, Бог некоторым образом освятил то, что есть в одежде простейшаго и вместе необходимейшаго. И сотвори Господь Бог Адаму и жене его ризы кожаны, и облече их (Быт. III. 21). Но чрез сие самое вновь осуждается безразсудная заботливость о украшении тела. Если вещество, по наставлению Самого Бога, употребленное для составления одеяния, было кожа: то для чего некоторые или несчастными, или презренными представляют себе тех, которые носят простой лен и грубую волну? Для чего нам неприятно, если не на нас прядет шелковый червь, не для нас земля рождает злато, и море перла? К чему столь детския прихоти? Чего вам лучше и благолепнее той одежды, которую для вас готовит Сам Бог? Ибо можно сказать, что Он и для каждаго из нас, как для Адама и его жены, творит потребныя ризы. В какой стране мира Он предопределяет нам произойти на свет, в той же и производит все, что, по качеству сея страны, потребно для тела нашего, и для снискания того, что необходимо потребно, почти всегда довольно средств влагает в руки наши Его премудрый Промысл. Для чего же еще мы не редко желаем, чтобы одежда наша превышала не только требование необходимости, но и приличие нашего состояния? Для чего иногда мы не довольны своими украшениями потому только, что оныя не похищены у отдаленнейших братий наших? Посмотрите – так премудрость Божия постыждает не только суетныя попечения о излишнем, но и о потребном излишния – посмотрите на полевые цветы, как они растут: не прядут и не трудятся, а вы, маловеры, мучите себя по произволу изыскиваемыми заботами о вашем одеянии, как будто Провидение меньше занимается вами, нежели былием, ныне цветущим, а завтра увядающим, и будто Оно забыло близ вас произвести для вас потребное!

И какой же предмет столь нетерпеливых забот? – Нежная ткань, драгоценные камни, чистое золото – пусть приложат к сему исчислению, что еще угодно – как все сие мало и недостойно озаботить того, кто хотя мало размышляет! Не знаю, что может давать золоту на весах разумнаго человека такую же тяжесть, как и на весах торжника, если это не есть тяжесть бед, которыми обременяет оно род человеческий. То, что называют лучшею водою в камнях, не суть ли слезы несчастных жертв, которыя вживе, «глубже» мертвых погребаются во мрачном чреве гор, для извлечения оттуда сих драгоценных безделиц? Лучшия произведения искусных рук могут ли составить чью-нибудь славу, кроме своего художника? И далеко ли простирается сия слава? Художник мира положил предел для тщеславия смертнаго искусства в самых обыкновенных делах природы. Посмотрите еще раз на полевые цветы: Соломон, во всей славе своей, не облачался так, как последний из них, говорит Истина.

Если вы, смотря на полевые цветы, не обретаете в себе мудрости пчел, дабы собрать с оных тонкий, духовный мед; если зрелище природы не приносит вам наставления, которое бы обратилось в вас в силу и жизнь: изберите себе другое, высшее зрелище; возвысьте дух ваш, и воззрите не на образ и тень истины, но на самое лице ея, на красоту не созданную, на цвет совершенства, – воззрите, члены тела Христова, на Главу свою и всмотритесь пристально, пристанут ли ей любимыя вами украшения. Какая несообразность! Глава во яслях, на соломе, а члены хотят почивать на своих седалищах и утопать в одрах своих! Глава в уничижении, в нищете, а члены только и помышляют о богатстве и великолепии! Глава орошается кровавым потом; а члены умащаются и обливаются благовониями! Со Главы падают слезы, а члены жемчуг осеняет! Глава в тернии, а члены в розах! Глава багреет от истекшей крови, и смертною объемлется бледностию; а члены лукавым искусством дополняют у себя недостаток естественной живости, и, думая сами себе дать красоту, в которой природа им отказала, превращают живый образ человеческий в изображение художественное! Глава то в наготе, то в одежде поругания, а члены любят покоиться под серебряным виссоном, под златым руном, или, вместо наготы Распятаго, с презрением стыда и скромности, вымышляют себе одежду, которая бы не столько покрывала, как обнажала! Но – да не возглаголют уста моя дел человеческих (Псал. XVI. 4)! Должно опасаться, чтобы не почтено было неблагопристойностию обличение обычаев, которым однакож последовать неблагопристойностию не почитается.

Что ж? – спросят, вероятно, люди, более желающие избавиться от обличения, нежели исправить обличаемое, – неужели все должны отвергнуть всякое благолепие и облечься в рубища? – Нет, совопросники, мудрые, еже творити злая, благо же творити не познавшие (Иер. IV. 22)! Никто сего не требует. Божественный Учитель наш обличает, а потому и нас обязывает обличать только попечения об одежде и особенно излишния, суетныя, пристрастныя. О одежди что печетеся? Впрочем известно, что и Сам Он (без сомнения, дабы не лишить утешения и награды людей, служивших Его телесным потребностям) носил драгоценный не швейный хитон, который пожалели раздрать разделявшие ризы Его. Есть род и степень благолепия, и даже великолепия в одеянии, который назначает не пристрастие, но благоприличие, не суетность, но состояние, не тщеславие, но долг и обязанность. Но попечения без конца, пышность без меры, расточение без цели, ежедневныя перемены уборов потому только, что есть люди, которые имеют низость заниматься изобретениями сего рода, и что слишком много таких, которые имеют рабскую низость подражать сим детским изобретениям – невероятная безразсудность! Безразсудность тем более странная и нелепая, что, без сомнения, многие, виновные в ней, признают ее, и однако ж не престают вновь делаться виновными в ней! И пусть бы оставалась она безразсудностию: бедственно то, что ею пораждаются и питаются беззакония. Спросите, например, некоторых пришедших в сие священное место не прежде начала, но уже в продолжении общественных молитв и священнодействия, спросите и сами себя, вы, с которыми сие случилось: как похищено сие время у Бога и у души? – Окажется, что у некоторых оно посвящено было телу, из котораго творили тогда кумир. Не видите ли, как явно мнимыя малости ваши обращаются в оскорбление Великаго Бога? Или, посмотрите, как иногда на торжище без внимания проходят мимо нищаго, просящаго мелкой монеты на хлеб насущный, и тысячи отдают за ненужное украшение. Кто дерзнет сказать, что тут не нарушена любовь к ближнему? Кто же не видит из сих немногих примеров, как легко извиняемая миром суетность может сделать человека повинным «пред обеими скрижалями» закона Божия.

Христиане! как наследники и будущие возобновители рая, не обленяйтесь исторгать из сердец ваших и малое былие нечистых страстей, дабы не умножились плевелы, и не возрасло терние, и не было подавлено семя Божественное. Лучше лишиться тысячи украшений тела, нежели представить Всевидцу малейшее пятно в душе и совести. Ах! хотя бы под рубищем, только бы сохранить то царственное облачение, о котором писано: Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся (Гал. III. 27). Аминь.